давят друг друга, как дикие звери. Только один священник и один офицер видят в пришедшем Бога, публика стоит в отдалении: дамы любопытствуют, богачи торопливо прячут деньги, их наследники пристыжены, полиция смущена, отшатываются лжепастыри, в смятении присяжные, застигнутые на месте преступления… Замечательную «симфонию» властей являют два администратора – церковный и государственный, с полуслова понимающие угрозу своим ведомствам. В карамазовской поэме инквизитор выпускает пленника… Как бы не так! «Они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, и поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства пред ними и язычниками» (Мф. 10, 17–18).

Мир ненавидит Иисуса и будет гнать, пока не убьёт. А иначе пришедший – не Христос. Через всю историю земли прошёл Он, и всегда повторялось одно – крест, позорная смерть и воскресение. Если мы истинно веруем, что Пасха – не только воспоминание, но событие вселенское и ежегодное, должны признать: Он и умирает по-настоящему. Мы каждый день, каждый час распинаем Бога грехами своими; во всякое время и на всяком месте Он страдает за нас и проливает Пречистую Свою Кровь. На Руси – в любимой берёзовой роще, в венке из крапивы. И снова несём Ему вербовые веточки, и снова кладём во гроб по доносу Синедриона и предписанию кесаря, и опять воскресает Господь… И будет так до скончания века. Аминь.

«Большое это дело – смерть; большое, таинственное дело… Тут Бога и узришь… И смиришься, и возрадуешься… Вся жизнь по-иному представится. Всё житейское отпадает. Большое, святое дело…». Так думает о. Яков из одноимённого рассказа. Изумительное по глубине и правоте суждение. Последнее определение парадоксально: пришедшая в мир вследствие первородного греха смерть – враг и губитель всего живого. Но ведь она не только распад, но и преддверие встречи с Богом; пройдя через смерть, Спаситель победил её, вырвал адское жало (1 Кор. 15, 55). Теперь мы воспринимаем её как переход к иному существованию. Совсем не то – смерть вторая, вечная…

Казалось бы, русскому священнику вторит скандинавский композитор, считающий, что всё в жизни надо понимать через смерть. Арнольд Реллинг поправляет: чтобы понять, какой жизнь должна быть (тема долга – одна из важнейших в драматической дилогии). Только не надо бояться смерти, тем паче – ей служить. Эдгар Гедин же её обожествляет, источник вдохновения – его умирающие телесно и гибнущие духовно жёны. Он не способен дописать финал симфонии, пока Ванда не впадает в грех прелюбодеяния. Когда в конце твердит: «Она должна вернуться», имеет в виду смерть и готов принести ей в жертву даже своего ребёнка. Приближать её торжество Гедин почитает за долг (здесь пружина всех его поступков), того же требует и от жён – добровольной жертвы как исполнения долга. Это дьявольская пародия на христианство: при полном сохранении формы противоположный духовный вектор. Гедин ослеплён и не видит за подножьем трона Восседающего на нём, принимает преходящее за Единого Сущего, больную мечту – за реальность, врага – за Бога. Такое искушение ждёт всякого на пути познания; пока не научишься различать, не достигнешь спасения.

Свенцицкий предлагает разобраться в смысле молниеносного знамения. За что обрушилась напасть на добрых Виндигов? Гедин уверен: царица вступает в свои права (говоря о белых цветочках, не подразумевает вальс). Отнюдь. Это наказание за невольное пособничество греху; сравнительно лёгкое, как и вина. Участников прелюбодеяния Бог карает куда жёстче: «…в растлении своём истребятся… получат возмездие за беззаконие» (2 Пет. 2, 12–13). Один отныне уязвлён похотью и не познает отказа в своих увлечениях; другая будет убита, ибо имела в себе приговор к смерти (2 Кор. 1, 9). Последнее надо понимать трояко – на духовном, душевном и материальном уровнях: как поселившуюся внутри личинку двойника-убийцы, как внезапное желание Ванды умереть[19] и как воплощение Антихриста – мёртвого, но как бы живого. Здесь тайна мистической трагедии: грех вызывает смерть, зверь является в образе человеческом. Блуд есть грех к смерти – таков духовный смысл дилогии.

О второй её части критики писали так много, как ни об одном произведении Свенцицкого (три представления в популярном московском театре сделали своё дело). Но проповедь пастора о преодолении лжи выпала из поля зрения – никто не обратил её к себе. Стыдно показаться грешным и слабым, прилюдно заплакать от своей нечистоты; проще притворяться и лицемерить. Свенцицкий не устрашился сказать: «Я такой же – плоть от плоти. Но я не хочу быть таким!» В страстном монологе героя сплетаются нити из других пьес и повестей, здесь нервный центр трагедии мировой истории, в т. ч. церковной. Вырождение духовно прогнившей цивилизации, её ложь и немощь – одна из основных тем писателя-проповедника; обличить всякую ложь, заклеймить порок – средство для достижения единой цели: спасения вечной жизни. «Мы все изолгались. <…> Лгут ораторы, слушатели. Лжёт всё и внутри нас, и вокруг нас». Ложью пропитан весь ХХ век, она мёртвой хваткой вцепилась в человечество, превращая искажённые от удушья лица в маски. И сил нет освободиться, ибо в одиночку не порвать порочное кольцо, ковавшееся поколениями. Соборность – главное чаяние Свенцицкого, целительное действие единства в любви (или наоборот, губительность отчуждения – разрыва духовных связей) он показывает во всех своих творениях. Но без правдивости, открытости, детской простоты не может быть слияния душ. Ложь стеною встаёт между нами, порождает недоверие и страх говорить от сердца. Не бойтесь быть честными, ибо правда сильнее силы! Спустя 60 лет столь же властно призовёт нас жить не по лжи А. И. Солженицын. Звонкий колокол пророков неустанно повторяет великую заповедь Божию: не лгите! От школьной скамьи до архиерейской кафедры, от бытовых мелочей до большой политики – не лгите. Не заглушайте голос совести наркотическим дурманом, не обольщайтесь соблазном смолчать, видя неправду в семье, обществе или храме. Скрывающий истину умножает зло.

Пастор Реллинг правдив перед собой – он не грешит по неведению. В сознании греха – и ужас, и надежда: научиться отличать в себе чёрное от белого – первый шаг к спасению, но видеть ежедневную победу двойника, чувствовать, как жиреет внутри личинка жука-наездника, – мука смертная. Одолел пастор и вторую ступень: он не лжёт Богу. Мало, нужно ещё быть правдивым перед людьми! Иначе раскаяние останется втуне: без действенного преодоления, искоренения греха оно теряет цену. Герой этого искренно не понимает и ждёт… чуда, забывая, что мы соработники Бога. Уповая на Его помощь, нельзя сидеть сложа руки – самому потрудиться надо, ибо вера без дел мертва. Чтобы исцелиться, придётся