Нам не суждено быть вместе.

Когда я почти засыпаю, мой телефон звонит. Если честно, сначала я думаю, что это Дастин, и все внутри тотчас переворачивается. Однако это не он.

- Да, - шепчу я, боясь разбудить Джессику. И слышу голос Оливер. Родной, незабытый.

- Ховард? Ховард, это же ты? - спрашивает он, и я понимаю, что Оливер пьян.

- Я, - мой голос тих и сух.

- Какого черта?! - кричит он в трубку так оглушительно, что мне приходится отодвинуть телефон от уха. - Какого черта ты бросила нас?! Ты бросила все, что мы создавали!

- Прости. Так вышло.

- Что-о-о? - тянет он. - Так вышло? Твою мать, Ховард! Так не отвечают! Ты кинула нас!

- Где ты взял мой номер? - спрашиваю я устало.

- У Чета. Не бойся, Ховард, он и не знает, - отвечает Оливер. - Он обещал хранить твою тайну.

И друг пьяно хохочет.

- Прости, - говорю я.

- Пошла ты в задницу! Прости - и это все?! Мы чуть с ума не сошли и... И эта идиотка - она не может петь, как ты, - доверительно сообщает Оливер, наверное, имея в виду Конни. - А Кирстен... Моя девочка скучает по тебе! Ты и ее послала! Исчезла, своровав бабки. Только, мисс Предательница, - Он затихает на мгновение и выдает: - Я знаю, вместо кого ты поешь. Я с самого начала говорил им, а они не верили.

По моим рукам бегут мурашки.

- Молчи, - отвечаю я. - Пожалуйста, молчи.

- Чет сказал, что тебе нужны были бабки. Они заплатили тебе, да? Поэтому ты все бросила. Ненавижу тебя. - Голос Оливера зол - алкоголь всегда делает его агрессивным.

- Мне пора.

- Чертова предательница.

Он кричит что-то еще, но я отключаюсь. И вырубаю у телефона звук. Мне остается надеяться только на то, что мои звонки не прослушиваются.

Я устала бояться. Но я должна бороться. И пусть моя борьба будет с самой с собой... Я все равно стану идти вперед. Я - не такая, как мать.

С этой мыслью я засыпаю.

Утро начинается слишком рано - сразу после рассвета, похожего на северное сияние. Я снова проверяю новости, облегченно вздыхаю, не обнаружив своих фото, молча завтракаю, собираюсь и привычно сажусь в машину Джессики. Она довозит меня до студии и уезжает. Остальные приезжают часам к десяти, когда начинается дождь, а последними появляются миссис Мунлайт и Диана, которая выглядит так болезненно, словно отравилась. Она бледна и ужасно всем недовольна.

С командой техников и звукорежиссером начинается обсуждение того, как будет происходить живой концерт. Они, как и музыканты, посвящены в тайну Дианы - каждого с семьей Мунлайтов связывает договор. Диана почти не участвует в обсуждении. Сидит в своем кресле, скрестив руки и ноги. Она похожа на Снежную королеву, которая отстранена от всего живого мира. Но когда меня просят передать ей бумаги и я случайно касаюсь ладонью ее длинных тонких пальцев, то замечаю, что они дрожат, хоть она и пытается это скрыть.

Я украдкой смотрю на Диану и понимаю, что с ней точно что-то не то. В этот же момент ко мне приходит осознание того, почему Диана всегда так неприветлива и холодна со всеми сотрудниками звукозаписывающей компании, что имеют доступ в студию.

Потому что они знают ее тайну. Знают, насколько она беспомощна. Насколько фальшива. Должно быть, она всегда чувствует себя напряженной в нашем обществе - обществе невольных рабов ее матери. Возможно, Диана думает, что мы презираем ее. Обсуждаем за глаза. Издеваемся.

Это не совсем так, но все же ее считают богатой куклой, которая вздумала поиграть в певицу. Должно быть, это унижает Диану.

Раньше эта простая мысль не приходила мне в голову, а сегодня она из нее не выходит. Я все так же на нее злюсь. Но в груди появляется сочувствие. И я не могу от него избавиться.

Мы репетируем - Диана стоит на импровизированной сцене, а я пою «Ангела», и звук из моего микрофона выводится в мониторы. А микрофон Дианы вырублен - ей нужно просто открывать рот под звуки моего голоса. Она делает это - но без должных желания и грации, что напрягает руководящего всем действом Уолтера и ее мать. Однако если продюсер старается уговорить Диану работать чуть иначе, то мать подходит к ней, встряхивает за плечи и говорит что-то - что-то такое, отчего Диана злится еще больше, вырывается и уходит.

- Делаем перерыв полчаса! - громко объявляет Уолтер.

Репетиция проходит с трудом, и Эмма уезжает злая. Напоследок она подходит ко мне, берет за подбородок и произносит:

- Никаких ошибок на выступлении. Поняла, Ховард? Ни единой.

- Не сделаю, - отвечаю ей я. - Надеюсь, Диана - тоже.

Мои слова еще больше злят ее. Эмма окидывает меня холодным презрительным взглядом и уходит. Часа через два уезжает и Диана. А мы остаемся и репетируем с повеселевшими музыкантами дальше. Я должна спеть сет-лист «на отлично», выложиться на все сто процентов. Я не могу подвести команду, даже если нахожусь в отвратительном состоянии.

Поздно вечером, когда грозовая тьма, нависающая над городом почти весь день, еще больше сгущается, мы заказываем пиццу - все ужасно проголодались.

Музыка заставляла меня отвлечься от своих мыслей о Дастине, Лилит и тете с братом. Она давала мне возможность не сойти с ума. Но когда мы делаем перерыв, плохие мысли снова лезут в мою голову. Стучат по мозгам так же, как косые капли дождя по стеклу окон особняка, за которыми в небе взрываются молнии.

Я снова пролистываю новости и вижу множество статей о том, что в скором времени состоится слушание по делу Лилит и Саши. Только теперь в этих статьях говорится о том, что родители Бена - высокопоставленные чиновники из мэрии, которые всячески препятствуют правосудию. Новые адвокаты Лилит открыто выступают с заявлениями о том, что на суде будут предъявлены доказательства запугивания жертв и психологического давления на них. Об этом же говорят и по федеральным каналам.

- Это какое-то сумасшествие! - заявляет в камеру представительный седой мужчина с адвокатским значком на лацкане дорогого пиджака - один из основателей юридический фирмы «Гройс и Гудмен». - Мы просмотрели материалы по делу о прошлогоднем похищении двух девушек и пришли к выводу, что во время следствия были допущены наигрубейшие ошибки, о наказании ответственных за которые, разумеется, мы будет ходатайствовать в суде. Складывается впечатление, что ведется намеренная - подчеркиваю - кампания, имеющая цель запутать ход следствия и психологически сломать пострадавших в этом страшном деле девушек, интересы которых мы защищаем. Со всей ответственностью заявляю, что преступник будет наказан.

Адвокат прав - это действительно какое-то сумасшествие. Едва за дело берутся «Гройс и Гудмен» и оно получает широкую огласку, как на тему похищения начинают высказываться многие известные люди. Волну поднимает сама Элинор Фелпс, которая заявляет о сексизме по отношению к женщинам и недопустимости ненаказания за преступление. А после ее подхватывают остальные знаменитости, в том числе политики. Особенно бурно в полемику включается один из будущих кандидатов на пост мэра - главный соперник мэра действующего. Он негативно комментирует происходящее, то и дело саркастически высказываясь о главе города и его подчиненных, припоминая все их прошлые грешки. И его рейтинги растут.