лучик. Не преувеличивай. Если ты не поймешь себя, то будет хуже. Я знаю, ты уже не так давно здорово спалил местный приземленный полис. Ты хочешь проявить силы, а тебя учат скрывать и сдерживаться, да? А оно сжигает изнутри, — сказал Поллукс с удовлетворенным пониманием. — Так или иначе, предложение мое одноразовое. Если хочешь, можешь и дальше постигать свою природу через зубрежку интереснейших фактов. И в конце концов сгореть. А можешь ощутить на себе часть звездного рекрутства. То самое, которое каждый из нас проходил. Как и твой отец.

Я вздрогнул от его слов. До этого они, наверное, вдохновили бы меня. Но теперь я не знал, что думать об Антаресе. Сильнее, чем когда-либо. Когда-то он вызывал у меня и ненависть, и непонимание, и скорбь, и смятение.

Но еще никогда Антарес не заставлял меня так бояться.

— Тренироваться будем здесь?

— Решим. А пока разобрались с главным — с твоими целями и желаниями. Тебя ждут времена открытий. Надеюсь, ты в восторге, потому что я — не очень.

Возможно, я плохо подумал, соглашаясь на такое, — впрочем, как и всегда.

— Ты делаешь это не ради меня, — бросил я ему, когда Поллукс собрался уходить. — Ради Антареса, да?

— Пожалуй, я многое задолжал всему вашему тартскому генуму, — фыркнул он.

Погрузившись в собственную душу, я рванул по коридорам, всматривался в расколотые отражения, копался в памяти и искал там одну-единственную вещь. Она нашлась, когда в зеркале возникло наше первое путешествие к Древу Мироздания и встреча с инквизиторами. Из трещин в стекле вместо крови сочилась мерзкая розовая жижа.

Глава XXXXIX

Мортмемория

Зербраг лишь моргнул, и секунда растянулась в несколько вечностей.

Он не помнил, как оказался здесь, в коридоре собственного дома. Не в первый раз такое было; в ушах нарастал мерзкий писк, влекущий за собой и первые ноты тревоги.

Затхлый туман забытья подобрался опасно близко к Зербрагу — он сделал шаг, чтобы оторвать его вихри от мыслей.

Куда подевалась Юферия?

Объем тишины мешал Зербрагу передвигаться по дому, будто безмолвие меняло физические законы и становилось плотнее стен. Все ему казалось странным и мутным, каким-то несобранным: и изящные витиеватые столбики лестничных перил, и светляки мерцания под куполом атриума, даже галерея картин в коридоре левого крыла. И пыль, незаметно парившая в стрелах лучей света, — любая мелочь заставляла Зербрага замереть с безукоризненной пустотой в голове. Вот и кресло перед длинным окном, за которым пушились изогнутые спиралями ветви айриссов. На столе — стопки инфор. Юферия делала здесь заметки, облюбовав кресло, точно гнездышко. Как давно?..

Зербраг пытался поймать мысль, хоть какую-то, но каждая проворно ускользала в последний момент, такая же невозвратная, как и ход времени. Стук его шагов полнил молчание комнат и залов, где мягкая поступь сменялась стальным ударом о каменную кладку лестницы, и так до самого верха.

Зербраг опомнился лишь у своего кабинета, мрачным арочным порталом восставшего впереди. Он открыл было рот, чтобы окликнуть Юферию, но осекся в последний миг и пошатнулся, как от толчка. Ноздри захватил терпкий запах горелого, он черной гадкой копотью проступил на узорах памяти.

Та снова подводила Зербрага — от дробящего понимания этого он в отчаянии сжал край стола, в последний миг справившись с подступающим светозарным огнем и испугавшись резкого позыва. После Роштамма Паладин терял связь с душой, телом и мыслями. Давал огню вольно проступать, как какой-нибудь необученный юнец-рекрут или — что еще хуже — эмоционально нестабильный индивид, каких Зербраг всегда презирал. Самоконтроль — вот что он ценил в сильных душах, недостижимый эталон лучших из лучших.

Последние события неуловимо сверкали, разбежавшись отдельными фразами, а Зербраг пытался собрать их воедино, никак не в силах прочитать изначальный смысл.

Сначала Чернолюб Поллукс, предавший не только Свет и генум, но и собственную душу, — он, продажный гад, смог помочь, но Зербрагу пришлось зажевать свою гордость. Затем — выродок Антареса. Что же… что мальчишка нашел? Подтвердил лишний раз, что память осыпалась палой листвой и сгнивала под ногами, пока Зербраг отчаянно пытался спасти Свет от монстров, порожденных им же. А затем, затем… Зербраг трепетно и не дыша выуживал воспоминания, точно они вот-вот сорвутся с крючка. Затем Лучезарная крепость. Там ряды усталых легионеров, смрад ран и крики пленного. Крепость держалась перед темным натиском под командованием Десятого паладина. Зербраг хотел встретиться с ним, но их пути разминулись. Он провел долгую беседу с примус-легатом, подконтрольным Гесцилу, узнал о волнах Темной армии, их попытках разрушить близлежащие опорные пункты. А дальше?

Дальше…

Он не помнил.

Зербраг обнаружил себя здесь.

Не в первый раз такое происходило, и всегда его окатывало постыдным замешательством, как и в любой другой случай, когда предметы меняли законное положение, память жонглировала лицами встречных душ, а сам Зербраг оказывался не там, где надо, видя позади себя в воспоминаниях черную выгоревшую долину. Когда такое случалось, он подзывал Юферию, и она мгновенно успокаивала его своим чудесным мягким голосом, отчитывалась о последних действиях, словах и быстро напоминала о дальнейших планах. Она умела успокоить и направить его стремления и взор в нужное русло. Юферия выводила Зербрага в резкую ясность мира, никогда, никогда не позволяя ему отстать и затеряться во мгле непонимания.

Ох, милая Юферия…

И тогда взгляд, кочующий в лабиринте рабочих принадлежностей, споткнулся о центр стола. Темная квадратная подставка с алыми вензелями и круглой выемкой, а в ней — гладкий шар-накопитель, внутри которого вился и искрился свет.

Зербраг поднял накопитель, хмуро его рассматривая, силясь вспомнить, что это и откуда. Секретари бы предупредили, иные бы не проникли в кабинет. Рядом с подставкой покоилась записка, в которой не без удивления Паладин опознал собственный острый почерк.

«Верить, открывать, вспоминать».

Девиз разведчиков, который направлял Зербрага в первые Генезисы его жизни.

Он сам это здесь оставил. И забыл? Забыл без Юферии? Сомнения впились в него острейшими клыками. И так все будет теперь? Вечные напоминания самому себе из прошлого, вести ушедших времен?

Зербраг долго думал, вглядываясь в плавные завитки света внутри накопителя. Память. Его память. В конце концов он позволил свету в шаре пролиться в его ладонь, впитаться в жилы.

И тогда в его проеденную временем душу ворвались прохладные ручьи воспоминаний.

Они просачивались внутрь. Зербраг закрыл глаза, устало привалившись плечом к стене, не ощущая более ничего вокруг.

Он вспоминал. Увидел длинные, давящие мраком коридоры Лучезарной крепости так ясно и четко, точно стоял с поднятыми веками.

Зербраг никого с собой не брал и прибыл один в