В этой гостинице музыканты были, звуки цитры и барабана совсем утонули в хриплом смехе и пьяных криках. Искать хозяина Ранду и в голову не пришло. В двух следующих гостиницах тоже играли музыканты и гремела такая же оглушительная какофония. По залу шатались и тесно сидели за столами просто одетые мужчины, они размахивали кружками и пытались одарить грубыми ласками девушек-служанок, которые с трудом от них уворачивались, на лицах у девушек застыли, будто приклеенные, многострадальные улыбки. Строения дрожали от воплей, а стойкая вонь прокисшего вина смешивалась с запахом немытых тел. Купцов, в шелках, бархате, кружевах, и следа тут не было — предназначенные лишь для них отдельные кабинеты, расположенные наверху, оберегали их слух и обоняние. Ранд с Мэтом лишь совали головы в дверь гостиницы и сразу же отходили. Ранд начал было думать, что иного выбора, кроме как идти дальше, у них, видимо, нет.

Четвертая гостиница, «Пляшущий Возчик», стояла притихшая.

Она была так же безвкусно размалевана, как и другие: желтый цвет чередовался с ярко-красным и желчно-зеленым, от которого глазам было больно, но здесь краска потрескалась и облупилась. Ранд и Мэт шагнули через порог. За столами в общей зале сидело всего с полдюжины мужчин, сгорбившихся над кружками, каждый наедине со своими мрачными мыслями. Дела у здешнего владельца явно шли не блестяще, но заведение знавало и лучшие времена. По зале суетилось столько же служанок, сколько сидело посетителей. Работы для них хватало с избытком — корка грязи на полу, в углах потолка висит паутина, — но большинство девушек не делало вообще ничего, а лишь изображало занятость, только бы их не заметили стоящими без дела.

Когда парни вошли в дверь, к ним повернулся и хмуро уставился на них костлявый мужчина с длинными, до плеч, немытыми волосами. По Четырем Королям прогромыхал первый, еще неторопливый раскат грома.

— Чего надо? — Мужчина вытирал руки о засаленный фартук, доходящий ему до самых лодыжек. У Ранда мелькнула мысль: где же теперь стало больше грязи — на фартуке или на руках мужчины? Из всех хозяев гостиниц, которых видел Ранд, этот первый оказался худым. — Ну? Говорите, покупайте выпивку или проваливайте! Я что вам, кукольный театр?

Вспыхнув, Ранд пустился в объяснения, которые он с успехом применял до этого в других гостиницах.

— Я играю на флейте, а мой друг жонглирует, и мастеров лучше нас двоих вы за год не увидите. За приличную комнату и хороший ужин мы битком забьем вашу эту вот общую залу! — Ему припомнились другие переполненные гостями общие комнаты, что он уже перевидал за сегодняшний вечер, особенно ярко перед его глазами встала сцена в последней из них, когда какого-то мужчину вырвало прямо перед ним. Тогда Ранду пришлось живо отскочить в сторону, чтобы ему не забрызгало сапоги. Юноша запнулся, но спохватился и продолжил: — Мы заполним вашу гостиницу людьми, которые заплатят за еду и выпивку самое меньшее в двадцать раз больше, чем мы вам обойдемся. Почему бы...

— У меня есть человек, который играет на цимбалах, — сердито произнес кабатчик.

— У тебя, Сэмл Хейк, есть всего лишь пьянчуга, — сказала одна из девушек-служанок. Она проходила мимо с подносом и двумя кружками и остановилась, улыбнувшись Ранду и Мэту пухлыми губами. — Большую часть времени он глаз продрать не может, чтобы доползти до общей залы, — поделилась она с ними громким шепотом. — Его уже два дня не видели.

Не отрывая взгляда от Ранда и Мэта, Хейк тыльной стороной ладони ударил женщину наотмашь по лицу. Удивленно ойкнув, она тяжело упала на немытый пол; одна из кружек разбилась, и в грязи потекли ручейки разлившегося вина.

— За вино и битую посуду с тебя вычтут. Принеси нового вина. И поторопись! Люди не платят за то, чтобы ждать, пока ты прохлаждаешься.

Тон его был груб, как и обращение с прислугой. Ни один из клиентов и глаз не поднял от своего вина, а остальные девушки отвели глаза в сторону.

Толстушка потерла щеку и смерила Хейка убийственным взглядом, но собрала на поднос пустую кружку, черепки и ушла, не сказав ни слова.

Хейк задумчиво поцыкал зубом, разглядывая Ранда и Мэта. Потом он отвел глаза, но задержал взгляд на мече с клеймом цапли.

— Скажу вам вот что, — наконец произнес Хейк. — В дальней пустой кладовке я для вас кину пару соломенных тюфяков. Комнаты слишком дороги, чтоб задарма ими швыряться. А поедите, когда все уйдут. Что-то да останется.

Ранду захотелось, чтобы в Четырех Королях нашлась другая гостиница, где они еще не пытали счастья. После Беломостья он сталкивался с людской холодностью, безразличием, открытой враждебностью, но ни разу не испытывал такого чувства неловкости, что у него возникло от этой деревни и от этого человека. Он говорил себе, что тоскует просто из-за грязи, запущенности и гама, но тревожные предчувствия не оставляли его. Мэт следил за Хейком, словно подозревая какую-то ловушку, но ничем не показывал, что готов променять «Пляшущего Возчика» на ночевку под изгородью. От раскатов грома в окнах задребезжали стекла. Ранд вздохнул.

— Тюфяки, если они чистые, сгодятся, если еще найдутся чистые одеяла. Но есть мы будем через два часа после темноты, не позже, и лучшее, что у вас есть. Вот так. Сейчас мы покажем, что умеем делать.

Он потянулся за футляром с флейтой, но Хейк покачал головой.

— Не надо. Этих остолопов удовлетворит любой скрип, пока он будет звучать хоть чуть похоже на музыку. — Глаза Хейка вновь скользнули по мечу Ранда; губ, и только их, коснулась едва заметная неприятная улыбка. — Ешьте когда вам заблагорассудится, но если не заманите сюда толпу, живо вылетите на улицу.

Он кивком указал на сидящих у стены позади него двух мужчин с жесткими лицами. Они ничего не пили, а их руки своей толщиной напоминали ноги. Когда Хейк кивнул на них, глаза мужчин, пустые и равнодушные, переместились на Ранда и Мэта.

Ранд положил ладонь на эфес меча, надеясь, что по лицу не видно, как у него сжимается все внутри.

— До сих пор у нас получалось то, о чем мы договаривались, — произнес он спокойным тоном.

Хейк моргнул и на миг сам показался смущенным. Вдруг он кивнул.

— Сделаете, как я сказал, верно? Ладно, за дело! Стоя тут, вы никого в гостиницу не заманите.

Он двинулся прочь, хмурясь и покрикивая на девушек-служанок, словно тут где-то сидят пятьдесят клиентов, к которым они не проявляют должной заботы.

В дальнем конце залы, около задней двери, находился небольшой, чуть приподнятый над полом помост. Ранд поставил на него скамью, положил на нее свой плащ, скатку одеял и свернутый в узел плащ Тома сунул за скамью, а поверх всего пристроил меч.

Ранд не раз задумывался над тем, разумно ли теперь в открытую носить меч. Мечи, конечно, не редкость, но знак цапли притягивал взоры посторонних и наводил на размышления. Привлекал меч не каждого, но от любого ненужного взгляда юноша ощущал беспокойство. Он мог оставить для Мурддраала ясный след — если Исчезающим требуются подобные следы. Судя по всему, в такого рода подсказках они не нуждались. В любом случае, Ранду очень бы не хотелось прятать меч. Его дал отец. Его отец. Пока Ранд носит меч, по-прежнему что-то связывает его с Тэмом, существует некая ниточка, которая дает ему право продолжать называть Тэма отцом. Теперь слишком поздно, подумал Ранд. Он не был уверен, к чему именно относится эта мысль, но в истинности ее не сомневался. Слишком поздно.