быть восстановлен на прежней базе. Один выход – это к варварству. Другой – дальнейшее развитие. Пролетариат не может взять власть. Это может сделать техническая интеллигенция, превращаясь при этом в отдельный самостоятельный класс»[991].

Воздвиженский подразумевал, что если для пролетариата технический прогресс представляется дорогой к уничтожению классового строя, то техническая интеллигенция, обладая более высокими доходами и преимуществами в образовании, стремится не к социальной революции, а к сохранению и упрочению своего элитного статуса и выдвигает такой общественный идеал: «Планомерная организация труда и распределения под руководством ученых-экономистов, инженеров, врачей, юристов, вообще – самой этой интеллигенции… привилегированные условия для себя, но также условия жизненно-удовлетворительные для рабочего класса». В результате рождается как раз тот самый «бюрократический социализм», который, по мнению приверженцев Богданова, и царил в нэповской России[992].

Тезисы Богданова об организаторской интеллигенции как новом правящем классе советского общества Воздвиженский получил из Москвы. «В философских вопросах я не разобрался. Вначале отрицал плехановское определение материи. По вопросу о классах я на занятиях говорил, что идеология играет значительную роль».

Важное место уделялось происхождению религии. Перед Рождеством в общежитии живо обсуждался этот вопрос. В этот вечер Гордяков шел по коридору и услышал спор в комнате тов. Рузикаса. Кто-то утверждал, «что по вопросу религии многие стоят на точке зрения Богданова»: «Ведь мы все же здесь учимся по книжкам Богданова». Зная, что с его мнением будут считаться, Гордяков зашел поспорить. Только он переступил порог, как Юдин начал: «Скажи, Гордяков, можно ли точку зрения Богданова по вопросу о происхождении религии назвать научной и ею оперировать в критике с религией?» «Имея уже опыт работы в кружке, когда приходилось на занятиях излагать взгляд Богданова на религию», Гордяков был знаком с критикой товарищей, «легко доказывавших ее ненаучность». «На это со стороны тов. Рузикаса я услышал такую реплику, что так говорить о Богданове может тот, кто не знает его учение в целом». Воздвиженский провозгласил Богданова «лучшим ученым по вопросам религии и философии».

Все это только на первый взгляд может показаться отвлеченным теоретизированием. На самом деле лекторы комвуза хотели подключиться к борьбе с партийной бюрократией, то есть организаторской интеллигенцией.

По вопросу о внутрипартийной демократии, говорили в руководстве, Воздвиженский сделал свое злое дело, внеся предложение о прекращении дискуссии. «Его предложение тогда было принято, это ему и нужно было. Против тогда голосовали только трое». Бронштейн передала Воздвиженскому, что в Москве по Коммунистическому университету им. Свердлова «гуляют два письма Троцкого». Будь он просто сторонником Троцкого, в этом не было бы большой беды. Но Крегер напомнил, что «во время дискуссии тов. Воздвиженский держался как третье лицо. Он иронизировал над обеими сторонами, оппозицией и ЦК». Воздвиженский в целом держался особняком. «Коммунист не должен чуждаться других товарищей, – пояснил Степанов Григорий Васильевич. – Во время дискуссии он молчал. <…> Он ничего не хочет дать кружку и взять тоже ничего не хочет». Студентка комвуза Сталина передавала по секрету, что Воздвиженский говорил ей, будто богдановщина помогает ему разобраться в спорных вопросах.

Когда Воздвиженскому пришлось делать доклад «о партии и государстве», вспоминал организатор кружка Медведев, «он сгущал краски самым мрачным образом, на что не было никаких данных»[993]. Крегер согласился, что первое указание на чуждую «сущность» Воздвиженского «было обнаружено в связи с его докладом, там он нарисовал такую ужасную картину разложения партии, что осталось только руками развести. Мы все тогда обрушились на него». «Что касается преувеличения разлада в партии, – пытался парировать Воздвиженский, – то я партсекретарю сказал, что нарочно сгущу краски, чтобы вызвать прения, этим объясняется характер доклада». Но это только подчеркивало, что богдановцы относились к дискуссии с иронией и были готовы делать доклад, просто чтобы вызвать прения, а не из личной вовлеченности. Проблемы партдискуссии не были их проблемами. Ситуация в партии, по их мнению, была объективной, и исправить ее никакие внутренние разборки в партаппарате не могли. Выход из кризиса для них казался возможным только с появлением самостоятельной пролетарской культуры.

Воздвиженский и Рузикас смещали акцент с революционно-разрушительной на общественно-устроительную миссию пролетариата. Они сопрягали идеал универсального знания с интеграцией человека в социализм через «организаторский тип». Воздвиженский считал, что необходимо, пользуясь буржуазной культурой, противопоставлять ей и распространять в массах новую, пролетарскую, которая будет способствовать продвижению рабочих к социализму. «Иначе пролетариат будет в плену у буржуазии – это в мировом масштабе». Политическому перевороту должен предшествовать духовный переворот. Для развития культуры требовались демократизация знания и единство метода, достигаемые через пролетарский труд. Важнейшей частью освобождения от буржуазных фетишей было преодоление авторитаризма и, в частности, вождизма в партии.

Неудивительно, что смерть Ленина оставила «циников» в кружке равнодушными. Михайлов ужасался: «В этот день, когда умер тов. Ленин, я пошел к товарищу Воздвиженскому. Я не помню точно, что он сказал, или что „мы были с Лениным политические противники“, или „мы есть политические противники, и поэтому смерть Ленина на меня не отражается так сильно“». Досталось не только недавно ушедшему из жизни Ленину, но и болезнь Троцкого не встретила сочувствия со стороны богдановцев: «Воздвиженский доказывал мне, – вспоминал Михайлов, – что тов. Троцкому дана отставка по дипломатическим соображениям тов. Сталина…» Иными словами, Воздвиженскому, как чуждому партии элементу, был безразличен и ЦК (Ленин), и Троцкий (оппозиция).

Воздвиженский все отрицал: «Что касается вопроса, связанного здесь со смертью Ленина, то тов. Медведев переиначил вопрос. Пришел тов. Михайлов с бюллетенями, разговорились. Я говорил, что „несмотря на то, что я был богдановцем, мне все-таки тяжело пережить смерть тов. Ленина“. Пусть вспомнит тов. Михайлов»[994].

Ситуация была серьезной, и присутствующий ректор хотел уточнений:

Канатчиков: Каким образом понять ваши слова «несмотря на то, что был богдановцем, смерть Ильича тяжело отразилась». Как логически это связать?

Воздвиженский: У всех есть фетишизация вождей. У меня тут сказалась традиция прошлого, в смысле отрицания поклонения перед вождями. Это еще традиция. [На занятии обсуждалось] место из Людвига Фейербаха, где говорится, что иногда вожди, придя к власти, принуждены исполнять волю чужого класса.

Не таков ли Ленин? Не является ли культ вождя продолжением буржуазных традиций? Лекторы-богдановцы обсуждали вопрос «Какую роль сыграет в происходящей революции пролетарская культура». «Мы говорили, – свидетельствовал Воздвиженский, – что пролетариат, не выработав своей культуры, не может совершить социальной революции». Канатчиков предупреждал, что отсюда рукой подать до отрицания Богдановым исторического значения Октября: «Каким образом вы, член РКП с 1920 года, могли совместить свое пребывание в рядах партии с отрицанием социалистического характера нашей революции?» «Раньше этот вопрос был для меня ясен, – отвечал