Я на улицу пошел и ждал целый час. Через час мне собаку вынесли. Она была без сознания. Но врачи сказали:

— Будет жить ваша собака. Мы все правильно сделали, не упустили ее. И вам спасибо. Мы теперь умеем вакциной пользоваться.

И точно, собака Астра ожила. И много еще героических подвигов сделала. А когда я в деревню вернулся, старики у меня спросили:

— А ты гадюку убил?

— Нет, не убил.

— А зря, надо было ее лопатой ударить. Каждый человек в жизни должен змею убить.

И вовсе не каждый. И не надо никого убивать. Эта гадюка там живет, и к ней на ее территорию пришли.

Она маленькая, а собака для нее большая. Однако она на собаку смело бросилась.

Это давно было. Тогда еще не знали, что змеи полезные. И я тоже этого не знал, а ведь правильно сделал, что гадюку не убил. Сейчас ее дети по свету гуляют и свой яд людям отдают. А гадючий яд очень полезный. Он на противозмеиные сыворотки идет.

История о коршуне, крупной рыбе

и красных трусах

Я хорошо помню это время потому, что оно все было какое-то чистое, солнечное, как будто промытое.

В пионерском лагере под Москвой, на станции Усово, в тот год была на редкость недисциплинированная дисциплина. Ребятам разрешали самостоятельно купаться, ходить без вожатых в соседние деревни и даже читать во время мертвого сна.

И обходилось без происшествий.

Группа ребят, человек пять-шесть, пристрастилась бегать на Москву-реку ловить рыбу. Удочки у всех были примитивные, пионерские. Но ловилось хорошо.

Надо было войти в речку по пояс, надеть червяка или крупную муху и внимательно следить за поплавком в переливающихся беспокойных струях.

Рыба, которая ловилась, по-местному звалась «красноперка». А кто она была по учебнику, никто не знал. Все рыбины были одинаковые, одна в одну, как изготовленные по штампу на заводе. И размер у них был хороший — с очень большую ладонь.

Что нам с ними делать, мы не знали. Просто относили их в столовую, к радости местных девушек-поварих.

Ловля, и погода, да и вся пионерская атмосфера были столь хороши, что я не мог забыть о них много лет.

Когда я уже стал взрослым инженером, купил машину и даже женился, я решил снова приехать в этот лагерь. И не один, а с некоей юной очень талантливой художницей, с которой мне хотелось поделиться той атмосферой, той погодой и тем настроением.

И вот мы приехали в этот лагерь, и приехали не зря.

Была ранняя осень. Лагерь был пуст Мы прошли его насквозь беспрепятственно. Через опустевшие домики, какие-то крашеные павильоны, забытые спортплощадки, тенистые эстрадой и прочую вожато-пионерскую радость. Только ветерок шелестел. И почему-то птицы оглуши-тель-но свистели, как весной.

На берегу реки мы увидели лодочную пристань, вошли на нее и стали смотреть на воду и на пейзажи, отражающиеся в воде.

Пионерская удочка была со мной. Но ловить этих прекрасных рыб не хотелось.

Вдруг пристань заскрипела. На нее вошел сторож. Тот же самый, лагерный — Пантелеич. И даже ни капельки не старше.

Он поздоровался со мной и с моей спутницей, как будто мы с ним все эти годы не расставались

— Отдыхать приехали?

— Отдыхать.

— Вот и хорошо. А то я всю осень и зиму один живу, даже поговорить не с кем.

— А есть о чем говорить?

— Всегда найдется.

— Ну о чем, например? О политике?

— Зачем о политике? Например, о случаях.

— Расскажите о каком-нибудь случае.

— И расскажу. Как я с одним коршуном поссорился.

— С коршуном?

— Ну да, с коршуном. У нас над лесом огромный коршун летает низом. Видно, гнездо у него близко. И часто летит тяжело, потому что рыбу в когтях несет. Большую.

Он помолчал, чтобы мы представили себе картину тяжело летящего над лагерем коршуна с большой рыбой в крепких желтых лапах.

— Он летит, а я придумал: или палку какую вверх брошу, или в горн пионерский дуну! От неожиданности он рыбу и выпустит. А я и рад.

— Вы что же. Пантелеич, всегда с собой горн носили?

— И носил. Это сейчас с продуктами хорошо стало. А тогда за каждой колбасиной приходилось в Москву ездить. А тут тебе рыбина большая. И даром.

— И не жалко вам коршуна? — спросила моя спутница.

— И жалко, и не жалко его. Когда он моих кур не трогает, так вроде и жалко. А как он пару цыплят у меня унесет или курицу, так и не жалко вовсе. Так бы и убил! Только стрелять я не стану, а вот рыбу у него отниму. Но и он мне хорошо отомстил.

— Это как, Пантелеич?

— А так. Сейчас расскажу.

Пантелеич никуда не спешил и рассказывал медленно, с удовольствием:

— Была вот как сейчас осень. Трава стояла на берегу свежая, как весной. Вздумал я сена насушить. Принес косу и стал косить. Кошу, кошу, а жара сильнющая! Вот как сейчас. Решил искупаться.

— А не холодно? Все-таки осень?

— Да нет. Погода, я же говорю, была как сейчас, теплая. На мне были одни трусы и калоши. Решил я в трусах в воду залезть. А потом думаю: чего это я буду трусы мочить-выжимать? Народу нет, пионеров нет, и так сойдет, без трусов. И полез голышом. Только влез, смотрю — тень надо мной промелькнула. Это коршун. Спикировал он на мои трусы, схватил их коггищями — и вверх. Спасибо, думаю!

Сторож посмотрел на нас — интересно ли нам — и продолжил:

— Туг, как назло, делегация из дом-отдыха. Сели на бережку, экскурсовод им про фабрику на той стороне рассказывает. А я плещусь. Ну что твоя русалка — туда-сюда, туда-сюда.

Я спросил:

— А что это за фабрика?

Он ответил:

— Хорошая фабрика. Там из растений гербарии для школьников делают. Какие растения чего лечат. Их на картонки наклеивают. Учебные альбомы получаются.

— Очень хорошая фабрика. — согласилась худож-ни-ца.

— А я плаваю и плаваю. Ну точно морж в зоопарке, и все. Только смотрю — у меня уже хвост отваливается. Плюнул я на отдыхающих. Вырвал две плети водорослей. обмотался ими под водой для порядку и бегом выскочил. Схватил косу и как Нептун заморский к дому побежал.

— Значит, все хорошо кончилось?

— Не совсем. Бабка моя чуть не померла. В лагере она на раздаче работала. И поросенка кормила. Так вот что получилось. Сидит она на крыльце, козу доит. Коза веник березовый ест. Вдруг видит бабка — с неба