Я покинул здание префектуры в полном убеждении, что старый режим обречен.

Позже я и еще один британский офицер пешком отправились из здания посольства на Литейный проспект. По дороге нам пришлось миновать сильно пьяного солдата, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком. Большое здание окружного суда, расположенное почти напротив Артиллерийского управления, было охвачено пламенем. Его подожгли чуть раньше сегодня днем, отчасти, наверное, в подражание штурму Бастилии, но в основном, я уверен, с более практичной целью уничтожить все уголовные дела. Через дорогу мы обнаружили баррикаду из трех орудий и какого-то количества солдат. Я спросил, можно ли мне пройти к дому номер девять, где проживает мой друг, и часовой ответил, что я могу идти куда угодно при условии, что оставлю свою саблю. Другой солдат сразу же перебил его, бросив: «Это англичане! Мы не должны обижать их!» Однако караульный решил, что нам лучше не переходить через баррикаду. Один из солдат, схватив меня за руку, воскликнул: «Мы хотим только одного – до конца разгромить немцев, и мы начнем с немцев здесь, с семьи, которую вы знаете по фамилии Романовы». Толпы на Невском уже вчера кричали: «Долой Сашку (императрицу Александру)!»

К обеду должны были прийти три человека, однако Рамсден (один из секретарей посольства) и князь Б. прислали мне свои извинения, первый – потому что с улиц исчезли все наемные извозчики, а второй – потому что ему, как бывшему члену суда, посоветовали остаться дома. Приехал только Маркозов, которому пришлось пройти пешком все три мили от самого своего дома. Он принес свежие новости о том, что все полки гарнизона, за исключением Московского, присоединились к мятежу. После обеда мы позвонили нескольким лицам. И я, и он, бывший офицер гвардии, надеялись на победу революции. Он ушел от меня примерно в десять вечера, чтобы пешком отправиться к себе домой, но быстро вернулся и заявил, что прямо рядом с соседним домом, там, где расположен штаб тайной полиции и где хранятся добытые ее сотрудниками обличающие документы, идет перестрелка. Само здание подожгли.

Во второй половине дня Комитетом петроградских журналистов был издан бюллетень новостей с заголовком: «Газеты не издаются. События развиваются стремительно. Общество должно знать, что происходит!» Здесь рассказывалось о том, что революционерами была занята Петропавловская крепость, освобождены все ее заключенные, как и узники всех других тюрем. К сожалению, наряду с политическими заключенными из тюрем было выпущено большое количество преступников, захвачены склады с вооружением, а найденное там оружие раздали толпе.

В том же листке сообщались первые новости о захвате англичанами Багдада.

Следующая новость, как тогда казалось не представлявшая собой ничего серьезного, но, как показали дальнейшие события, оказавшаяся мрачным предзнаменованием, гласила:

«Совет рабочих.

В течение дня в здании Думы собирались представители рабочих и солдат, а также некоторые другие граждане. Был создан Совет рабочих и солдатских депутатов, по решению которого было выпущено обращение».

«Обращение Совета рабочих и солдатских депутатов.

Совет рабочих депутатов принял следующее обращение:

Граждане!

Представители рабочих, солдат и населения Петрограда, собравшиеся в Думе, объявляют, что первое заседание их представителей состоится в семь часов вечера в здании Думы.

Все военные подразделения, перешедшие на сторону народа, должны срочно выбрать своих представителей по одному с каждой роты.

Заводы должны назначить своих депутатов, по одному на 1000 рабочих. Заводы и фабрики, где количество рабочих составляет менее одной тысячи, направляют в совет по одному депутату.

(Подпись) Временный исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов».

Тюрьмы распахнули двери, рабочие вооружились, солдаты остались без офицеров, а в качестве оппозиции к Временному комитету, выбранному из представителей народа, был создан Совет. Но в то время я еще не сознавал, пока через несколько часов и до меня не дошло, что мы уже полным ходом шли к анархии.

Вторник, 13 марта 1917 г.

Сегодня важный день. Солнечно. Температура составляет примерно 12 градусов мороза (по Реомюру). Наверное, было бы лучше, если бы задул обычный колючий ветер с северо-востока, так как он заставил бы людей оставаться дома.

Мой слуга Иван принес новость, что идет активная перестрелка на Выборгском острове и на направлении к Невскому. Из Кронштадта прибыли моряки, которые присоединились к восставшим. Толпы возбужденных вооруженных людей разъезжают повсюду в автомобилях, выкрикивая приветствия в толпу и приветствуемые толпой. Иван считает, что все «прекрасно организовано»! По его словам, в Михайловском манеже назначены ораторы, которые просвещают народ. Любой может туда попасть по желанию. Это представляется моему слуге пределом человеческого счастья.

Телефон не работает. Остается только надеяться на лучшее. Если бы только к движению примкнули офицеры! Я должен выйти и попытаться разузнать, что происходит.

Вторник. Вечер

Пробился в посольство, и посол отправил меня в Думу. Специалист по железным дорогам из Канады по фамилии Бэри и его помощник присоединились ко мне, и мы вышли в наше путешествие через снежные заносы протяженностью в две мили. На полпути нам встретились сани, полные сельских жителей в праздничных нарядах. Они махали руками и кричали что-то приветственное, и мы в ответ тоже выкрикивали приветствия. Потом сани остановились, и нам предложили места. Старый солдат, от которого сильно пахло водкой, быстро избавился от других пассажиров, чтобы освободить место для нас. Пока мы ехали, держась друг за друга, чтобы не выпасть, мой приятель солдат шептал мне на ухо, что император – хороший человек, но его окружают предатели. Сейчас этих предателей выгонят, и все будет хорошо.

Мы приехали в Думу в тот момент, когда Родзянко беседовал с солдатами Преображенского полка. Весь переулок перед зданием был заполнен грузовиками, полными совершающими увеселительную прогулку солдатами. Наш самозваный проводник вышел перед нами, поднял шапку и закричал: «Дорогу британским представителям!» Я почувствовал, что выгляжу полным дураком, что, несомненно, соответствовало действительности. Преображенцы в ответ грянули: «Ура!»

Наш провожатый провел нас в Большой Екатерининский зал, в одном из свободных участков которого я на минуту увидел Родзянко с Гучковым. Потом я снова попал в толпу. Родзянко в этот момент обращался к солдатам с призывом вернуться в казармы и сохранять порядок, так как иначе они превратятся в бесполезную толпу. Я подслушал, как один из солдат рядом со мной сказал своим приятелям: «Нет. Мы не должны возвращаться в казармы, потому что это означает снова нести службу и работать, как прежде». Потом я обратил внимание на то, что на лице моего провожатого, который внимательно слушал то, что говорил другой солдат-преображенец, отразилось изумление и разочарование. Бедняга! Несомненно, его бесхитростная и честная вера была поколеблена. Он начал понимать, что революция оказалась гораздо грубее, чем нечто возвышенное, представлявшееся ему.