Дотащились до лагеря уставшие вдрабадан, еле ноги волоча. И как всегда – когда сложили весь груз, оказалось с виду, что совсем малость приперли. Командир выслушал доклад и распорядился тут же отправить вторую партию, железный Бендеберя вызвался проводником. Захватили с собой пару лопат и убыли, даже не пообедав.

Остальные сложили ящики в землянку, и неугомонный Березкин тут же устроил рассказ с показом и отработкой – что это такое, гранаты, – собрав всех, кто попался под руку.

Сразу оказалось, что треть партизан страстно хотят научиться этим премудростям, треть надо понукать. А треть так напугалась страшных «бонбов», что даже комиссару не удалось их собрать на полянке – мигом зашкерились где-то или занялись нелюбимой ранее работой, вплоть до кухонной, которая у молодежи почиталась за грязную и непочетную. Семенов с гранатами обращаться умел и потому подменил стоявшего на часах Азарова – вот уж у кого глаза загорелись, так это у него.

Семенов сидел аккуратно, отдыхал после марша, проделанного с ящиками на горбу. Для опытного бойца быть в карауле – не нагрузка. По сравнению с пешим маршем – отдых. Сиди, смотри, слушай. Тело ныло от усталости, потому отдых был очень к месту – намахались за ночь с ящиками. Но это тело ныло, а разум работал спокойно, как часы, и, сам не замечая того, боец анализировал все, что творилось вокруг в лесу. И встрепенулся, когда почуял изменения. Сорока вдали затрещала, перезвеньканье лесных пташек стало другим, и Семенов понял, что, судя по звукам, – кто-то сюда идет, скорее всего – человек или несколько.

Прикинул, откуда ждать гостей, приложился к пулемету. Тут удобная позиция – впереди прогалинка, потому гостей увидеть он должен первым.

И увидел.

Впереди шла знакомая девчонка, которая раньше вроде как была при кухне, а потом отбрыкалась и теперь занималась разведкой по деревням, тут же и фамилия девчонки вспомнилась – Дьяченко. Шла девулька спокойно, руки не связаны, веточкой от комарья отмахивается, вид довольный, а вот сзади – три силуэта выдвинулись, мужчины. И все трое – в форме РККА: двое в командирской, а один, последний, вроде как красноармеец. Оружия при себе нет, во всяком случае – на виду.

– Стой! Дьяченко – ко мне. Остальные на месте! – негромко, но внушительно рявкнул Семенов.

Девчонка мало не вприпрыжку прискакала к караульному. Семенов недовольно поморщился – встала как раз перед стволом, закрыв собой своих спутников.

– День добрый, товарищ боец! А я вот троих наших военных привела! – защебетала явно довольная партизанка.

– Отодвинься в сторону, – буркнул боец, который уже начал ломать себе голову, что дальше делать. По уму полагалось вызвать начкара, но свистка у Семенова не было, как, впрочем, и у остальных партизан, свистеть боец не умел толком, потому получалось – либо пропустить всю эту говшу[156]беспрепятственно или идти сопровождать, но тогда пост придется бросить, что совсем недопустимо.

– А что не так? – удивилась девушка и даже немножко обиделась. У нее было отличное настроение: так ловко удалось найти и собрать аж троих опытных военнослужащих, о чем говорили и командир, и комиссар отряда, а тут этот шпынь деревенский вместо того, чтобы поздравить с успешно выполненной боевой задачей, бурчит что-то.

– Прицел загораживаешь, – буркнул Семенов.

Девушка аж задохнулась от возмущения.

– Ты чего, идол дубовый? Это ж свои! Какой прицел?

И совсем загородила собой линию прицеливания, пигалица упрямая. Явно – нарочно.

Семенов вынужденно встал, подвинулся вбок. Двое стояли спокойно, не выеживались. Третий – передний, двинулся к Семенову. Вид его бойцу не понравился, хотя на картинно выступающем была форма командира РККА со щегольской фуражкой, сам он был кривоногий настолько, что даже галифе этого скрыть не могли, плюгавый и – что не понравилось втройне – крайне высокомерный. Назвать такого товарищем язык не поворачивался.

– Уи что, не уидите, кито пиред уами? – возмущенно и неприлично громко рявкнул этот недомерок.

– Стой! Стрелять буду! – уперся рогом и Семенов, которому все происходящее страшно не понравилось.

– Да как ти смеешь! – возмутился коротышка, шагнул вперед, и тут Семенова осенило.

– Ложись! Буду стрелять! – и щелкнул предохранителем, одновременно прицеливаясь недомерку в живот.

Мигом побледневший наглец тут же кинулся на землю. Остальные двое легли не так поспешно, но без споров.

– Да что ты творишь? – возмущенно возопила девушка, искренне обиженная таким приемом.

– Я – часовой. Тебя знаю, их – нет. Дуй в лагерь, приведи разводящего. И не спорь, так положено. Они вон – не спорят, устав читали.

Девушка фыркнула и, заявив лежащим: «Я мигом, товарищи!», кинулась в лагерь.

– Уи еще пожалеите! Уи не зинаете, с кем суизиались! – зло заворчал лежащий плашмя плюгавец.

– Представьтесь, – хмыкнул Семенов.

– Я капитан Рабоче-Крестьянской Красной Армии Сауетского Саюза Гамсахурдия! И уи еще попомните…

– Молчать! – прикрикнул на него Семенов.

Он уже и сам сожалел о сделанном, а лежащий под прицелом производил впечатление крайне злопамятного и неприятного типа, да еще внезапно оказался аж капитаном. Такой устроит веселую жизнь. Ну в любом случае – постарается. На секунду мелькнуло, что лучше было бы его и впрямь пристрелить. Потом боец вспомнил, что он сейчас не в армии, а в партизанах, тут все-таки шаляй-валяй, а не служба. Да и капитан этот пока не известен никому, не факт, что ему дадут полную волю вот так сразу, тут свои командиры есть. Хотя вполне могут назначить над служивыми главным, тогда придется хрен редькой заедать. Вот ведь черт, стоило в караул лезть… уж лучше бы по десятому разу про гранаты послушал.

Разводящий прискакал быстро, немного удивился тому, что вместо Азарова стоит Семенов, но виду не подал, разрешил всем троим встать и отправился с ними в лагерь.

Неугомонный капитан не удержался и прошипел, проходя мимо:

– Уи очень пожалеите о суаем пауидении, боец! Как уаша фамилия?

Семенов только усмехнулся, потому как отлично помнил, что часовому на посту разговаривать категорически запрещено. Капитан покраснел от такого хамства и, сверкая глазами и очень зло оборачиваясь, отправился вслед за остальными.

«Ну вот, нажил себе врага. Давно мечтал. Теперь этот прохвост будет мне мозги компостировать. Тьфу. Зараза!» – Тут Семенов плюнул, потому как плевать на посту не запрещалось, только оправляться.

После «веселой» ночки глаза просто слипались, но завалиться спать до обеда было чревато – можно и без обеда остаться. После тяжелой работенки даже надоевшая пшенка была в радость, пузо громко жаловалось на пустоту и невнимание.