– Не думаю. Я должен был встретиться с ними в три часа, чтобы поехать в аэропорт, но встреча с тобой и получение паспортов были для меня важнее. – Эрикки встал и протянул руку, горой возвышаясь над своим другом. – Еще раз спасибо.

– Не за что. – Кристиан тепло пожал протянутую руку. – Увидимся завтра.

На улице тем временем все крики стихли и повисла зловещая тишина. Оба финна бросились к окну. Все их внимание обратилось к главной улице, когда-то носившей имя Рузвельта. Потом они услышали нарастающее «Аллах-у-у-у-у акбарррр!».

Эрикки пробормотал:

– В этом здании есть запасной выход?

– Нет.

Впереди новой надвигавшейся орды шли муллы и «зеленые повязки», большинство из них были вооружены, как и следовавшая за ними масса молодых людей, намного превышая числом студенческую демонстрацию у посольства, хотя и там люди тоже были вооружены. И все как один скандировали: «Бог велик! Бог велик!»

Левые немедленно заняли с толком выбранные оборонительные позиции в дверных проемах и среди автомобилей на улице. Мужчины, женщины и дети, запертые в пробках, начали выбираться из своих машин и разбегаться во все стороны. Исламисты быстро приближались. По мере того как их передние ряды заливали тротуары, просачивались между машинами и приближались к залитым светом стенам, темп их скандирования возрастал, шаг становился быстрее, и все приготовились. Потом, ко всеобщему огромному удивлению, студенты начали отходить. Молча. «Зеленые повязки» остановились, сбитые с толку.

Отступление студентов было мирным, поэтому и толпа исламистов успокоилась и не проявляла враждебности. Вскоре протестующие исчезли, и никто больше не угрожал посольству. Муллы и «зеленые повязки» начали управлять движением на улицах. Прохожие и те, кто выбрался из своих машин и убежал, протяжно выдохнули, возблагодарили Бога за Его вмешательство и хлынули обратно. Тут же автомобильные гудки, проклятия и ругань возобновились с нарастающей силой – машины и пешеходы снова начали борьбу за свободное пространство. Огромные чугунные ворота посольства остались закрытыми, хотя в них открылась боковая дверца.

В горле у Кристиана пересохло.

– Я был готов жизнь поставить на то, что сейчас начнется кровавая баня.

Эрикки был поражен не меньше его.

– Такое чувство, будто они поджидали «зеленых повязок» и знали, откуда те появятся и когда. Все это выглядело словно какая-то репети… – Он замолчал и подошел ближе к окну. Его лицо внезапно вспыхнуло. – Смотри! Вон там, на крыльце, это же Ракоци!

– Где? Ку… А-а, ты имеешь в виду человека в летной куртке, который разговаривает с каким-то коротышкой? – Кристиан прищурился, вглядываясь в темноту внизу. Оба человека в дверном проеме были полускрыты тенью, потом они пожали друг другу руки и вышли на свет. Это действительно был Ракоци. – Ты уверен, что…

Но Эрикки уже рванул входную дверь на себя и был на лестнице. Кристиан мельком заметил, как он выхватил огромный нож пукко из чехла на ремне и спрятал его в рукаве, оставив половину в ладони.

– Эрикки, не будь дураком! – крикнул он, но Эрикки уже исчез.

Кристиан бросился назад к окну и как раз успел заметить Эрикки, выбежавшего из дверей дома на улицу и проталкивавшегося через толпу в погоне за Ракоци, которого нигде не было видно.

Но Эрикки не потерял своего врага из виду. Ракоци находился в полусотне шагов впереди, и Эрикки успел заметить, как он повернул на юг, на улицу Рузвельта, и исчез. Когда Эрикки добрался до угла, то снова отыскал русского глазами. Тот шагал быстро, но не слишком торопился, между ними было много пешеходов, движение машин на улице было медленным и очень шумным. Обходя несколько стоявших вплотную друг к другу автомобилей, Ракоци шагнул на проезжую часть, подождал, пока старый избитый «фольксваген», без конца бибикая, не протиснется мимо, и оглянулся вокруг. И увидел Эрикки. Его было почти невозможно не заметить: финн на целую голову поднимался над толпой. Не раздумывая ни секунды, Ракоци бросился наутек. Петляя в толпе, он добрался до боковой улочки, свернул на нее и побежал изо всех сил. Эрикки увидел, что Ракоци убегает, и бросился за ним следом. Прохожие осыпали их обоих проклятиями, какой-то старик полетел в грязь, когда Ракоци проталкивался мимо, сворачивая в очередной проулок.

Улочка оказалось узкой, заваленной отбросами, ни одна лавка, ни один магазин не были открыты, ни один фонарь не горел, несколько усталых прохожих тащились к себе домой, по обеим сторонам можно было видеть огромное количество дверей и арок, которые вели в жалкие лачуги и к лестницам в другие жалкие лачуги. Воздух здесь пропах мочой, отбросами, навозом и гнилыми овощами.

Ракоци бежал шагов на сорок с небольшим впереди. Он повернул в еще более узкий переулок, продрался сквозь уличные лавки, в которых спали семьи торговцев, – за его спиной поднялся рев ярости, – поменял направление, забежал в какой-то проход, потом еще в один, выскочил в новый переулок, теперь уже совершенно запутавшись, потом нырнул еще в один, пробежал его до конца, снова повернул. В ужасе он остановился – тупик. Его рука потянулась к автомату, но тут он заметил узкий проход в двух шагах впереди и бросился туда.

Стены домов здесь стояли так близко, что он мог коснуться руками обеих сразу, несясь между ними, забираясь все глубже в этот петляющий, вертящийся под ногами человеческий садок; грудь его часто вздымалась. Впереди какая-то старуха вышла, чтобы опорожнить ведро с ночным содержимым в смердящий джуб. Он сшиб ее с ног, остальные испуганно попятились к стенам, освобождая ему дорогу. Эрикки теперь отставал всего шагов на двадцать, ярость придавала ему сил. Он перепрыгнул через женщину, растянувшуюся перед ним – половина в джубе, половина на улице, – и удвоил усилия, сокращая расстояние. Сразу за следующим углом его противник остановился и, ухватившись за верх древней уличной лавки, повалил ее поперек улицы. Эрикки не успел подпрыгнуть и со всего размаха врезался в нее, рухнув сверху, наполовину оглушенный. Заревев от ярости, он кое-как поднялся на ноги, какое-то мгновение стоял, пьяно покачиваясь, потом пробрался через обломки, снова бросился вперед, уже открыто держа нож в руке, и повернул за угол.

Но проулок впереди был пуст. Эрикки остановился как вкопанный. Он хватал воздух огромными, терзающими грудь вздохами и был весь в поту. Разглядеть что-то было трудно, хотя ночью он обычно видел как кошка. Потом он заметил небольшую арку и осторожно проскользнул в нее, держа нож наготове. Проход привел его на открытый двор, усеянный мусором; тут же стоял ржавый остов растащенного по частям автомобиля. На этот неопрятный пятачок земли выходило множество дверей и проходов, некоторые были закрыты, некоторые вели к шатким лестницам на верхние этажи. Вокруг было тихо, тишина была зловещей. Он чувствовал на себе взгляд множества глаз. Из кучи отбросов выскочили крысы и, промелькнув через двор, исчезли под горой мусора.

С одной стороны двора виднелась еще одна арка. Над ней на древнем фарси была начертана надпись, которую он не смог прочесть. Когда он ступил под арку, тьма, казалось, еще более сгустилась. Полуразрушенный сводчатый вход заканчивался открытой дверью. Дверь была деревянная, обитая древними железными полосами, наполовину снятая с петель. За ней, как ему показалось, была какая-то комната. Подойдя ближе, он увидел оплывающую свечу.