Джаред Бакраван остановил машину, немного не доехав до тюрьмы. Сейчас он вместе с шофером и остальными стоял на коленях и молился. Всю ночь он провел, пытаясь связаться со своими наиболее влиятельными друзьями и союзниками. Новость о незаконном аресте Пакнури и о его собственном незаконном вызове в суд разлетелась по всему базару. Все тут же пришли в негодование, но ни один не вызвался собрать тысячи базаари, чтобы провести акцию протеста, забастовку или закрыть базар. Советов ему надавали предостаточно: выразить протест лично Хомейни, выразить протест лично премьер-министру Базаргану, не ходить в суд, пойти в суд, но отказаться отвечать на вопросы, пойти и ответить на некоторые вопросы, пойти и ответить на все вопросы. «На все воля Аллаха», но никто не предложил отправиться в суд вместе с ним, даже его большой друг и один из наиболее известных адвокатов Тегерана, который поклялся, что будет гораздо больше пользы, если он от имени Бакравана встретится с судьями Верховного суда. Идти с ним не вызвался никто, кроме жены, сына и трех дочерей, молившихся сейчас позади него на своих ковриках для молитвы.

Он завершил молитву и поднялся на нетвердые ноги. Шофер тут же начал сворачивать коврики. Джаред зябко поежился. Сегодня утром он оделся с большой тщательностью, на нем было толстое пальто, костюм и каракулевая шапка, но никаких колец или иных украшений.

– Я… Отсюда я пройду пешком, – сказал он.

– Нет, Джаред, – начала его заплаканная жена, едва обращая внимание на звуки стрельбы вдалеке. – Тебе, конечно же, лучше прибыть туда так, как подобает лицу значительному. Разве ты не самый влиятельный базаари во всем Тегеране? Не пристало человеку твоего положения ходить пешком.

– Да-да, ты права. – Он сел на заднее сиденье машины, большого голубого «мерседеса», нового и содержавшегося в образцовом порядке.

Его жена, дородная матрона, чью шикарную прическу скрывала чадра, которая покрывала и ее длинную шубу из бурой норки, села рядом с ним и взяла его под руку; ее косметика размазалась от постоянного плача. Его сын Мешанг тоже не мог сдержать слез. И его дочери, Шахразада среди них, все были в чадрах.

– Да… да, ты права, – повторил он. – Да проклянет Аллах этих революционеров!

– Не тревожься, отец, – сказала Шахразада. – Аллах защитит тебя, ведь «стражи революции» только выполняют приказы имама и имам следует только повелениям Аллаха. – Ее голос был таким уверенным, но выглядела она настолько расстроенной, что Бакраван забыл сказать ей, чтобы она не называла Хомейни имамом.

– Да, – подтвердил он, – разумеется, все это лишь ошибка.

– Али Киа поклялся на Коране, что премьер-министр Базарган положит конец всей этой нелепости, – сказала жена. – Он поклялся, что постарается встретиться с ним еще вечером. Распоряжения премьер-министра, наверное, уже в… уже там.

Вчера вечером Бакраван сказал Киа, что без Пакнури ни о какой ссуде не может идти и речи, а если потревожат и его самого, весь базар взбунтуется и всякое финансирование правительства, Хомейни, мечетей и лично Али Киа будет прекращено.

– Али не подведет, – хмуро проговорил Бакраван. – Он не посмеет. Я слишком много знаю о них всех.

Автомобиль остановился у главных ворот тюрьмы. «Зеленые повязки» уставились на него без всякого интереса. Джаред Бакраван собрал все свое мужество.

– Я недолго.

– Да охранит тебя Аллах! Мы подождем тебя… Мы подождем здесь. – Жена поцеловала его, потом остальные, пролились новые слезы, и в следующее мгновение он стоял перед «зелеными повязками».

– Салам, – произнес он. – Я… я являюсь свидетелем на суде муллы Увари.

Начальник «стражей» взял его повестку, бросил на бумагу мимолетный взгляд, держа ее вверх ногами, и сунул одному из своих людей, который умел читать.

– Он с базара, – сообщил ему молодой человек. – Джаред Бакраван.

Начальник пожал плечами:

– Покажи ему, куда идти.

Молодой «страж» пошел вперед через разбитые ворота. Бакраван двинулся за ним следом, и, когда рогатка закрылась за его спиной, бо́льшая часть мужества оставила его. В тесном немощеном пространстве между стенами и основным зданием тюрьмы было темно и сыро. В воздухе стояла вонь. В восточной части охранники собрали вместе сотни мужчин, они сидели или лежали, сбившись в жалкие кучки и прижимаясь друг к другу от холода. Многие были в мундирах – офицеры. В западной части пространство оставалось свободным. Впереди оказались высокие ворота из железного прута, которые распахнулись, пропуская его. В комнате для ожидания он увидел десятки других людей, усталых и напуганных, сидевших на рядах скамеек, стоявших или просто расположившихся на полу; среди них были офицеры в мундирах, и Бакраван заметил одного полковника. Некоторых людей в комнате он знал в лицо: влиятельные бизнесмены, любимцы двора, администраторы, депутаты, но ни с кем из них не был знаком близко. Кто-то узнал его. Наступила внезапная тишина.

– Поживее! – раздраженно бросил молодой «страж». Лицо юноши было все изрыто оспинами. Он протолкался к письменному столу, за которым сидел измученный клерк. – Тут у нас еще один к его превосходительству мулле Увари.

Клерк взял его повестку и махнул Бакравану:

– Садитесь. Вас вызовут, когда понадобитесь.

– Салам, ваше превосходительство, – поздоровался Бакраван, шокированный его грубостью. – Когда это произойдет? Я должен был прийти сюда сразу после пе…

– На все воля Аллаха. Вас вызовут, когда вы понадобитесь, – повторил человек, жестом отсылая его прочь.

– Но я Джаред Бакраван с ба…

– Я умею читать, ага! – оборвал его человек еще более грубо. – Когда вы понадобитесь, вас позовут! Иран теперь исламское государство, где действует один закон для всех, а не один – для богатых, другой – для бедных.

Бакравана отпихнули другие люди, которых охранники подталкивали к столу. Слабея от ярости, он пробрался к стене. С одной стороны от него человек пользовался уже переполненным нужником, моча переливалась через край на пол. Несколько пар глаз внимательно рассматривали Бакравана. Несколько человек пробормотали: «Мир вам». Запах в комнате стоял отвратительный. Сердце гулко стучало в груди. Кто-то подвинулся на скамье, освобождая ему место, и он благодарно опустился на нее:

– Благословения Аллаха да пребудут с вами, ваши превосходительства.

– И с тобой, ага, – ответил один из людей на скамье. – Вы обвиняемый?

– Нет-нет, меня вызвали как свидетеля, – ответил он потрясенно.

– Ваше превосходительство выступает как свидетель перед муллой Увари?

– Да-да, именно так, ваше превосходительство. Кто он?

– Судья, революционный судья, – пробормотал его собеседник, невысокий человек на середине шестого десятка, его лицо было более морщинистым, чем у Бакравана, волосы свалялись; он нервно подергивался. – Похоже, никто здесь не знает, что происходит, или почему их вызвали, или кто такой Увари, только то, что его назначил аятолла и он правит суд от его имени.