Воду на камни не подбавлял, поэтому совсем жарко не было. Лежа на животе, протянув руки вдоль тела, закрыв глаза и вспоминая сегодняшние события, ему хотелось думать о чем-то другом. Незаметно навалился дрем, перемещая то ли в другой мир, то ли в иное измерение. Игра воображения все глубже проникало в сознание, быстро превращаясь из мысли в видение…: «…Он целовал Ию, сидя за столом балкона номера гостиницы, любуясь её загорелым телом, только что принадлежащей ему женщины, дороже которой, для него в этом мире не было никого и ничего. Только он, она и море впереди, уходившее далеко за горизонт…» – какой-то шум вывел его из воображаемого в полудреме. Повернувшись он увидел свисшую с полока[57] руку и свалившееся с этой рукой небольшое махровое полотенце, которым Алексей прикрыл наготу Весны.

Девушка лежала полубоком в красивой позе, одновременно говорившей и о беззащитности и о доступности. Дыхание стало ровным и все говорило о том, что все страшное позади – даже не заболеет.

Внезапно он почувствовал огромную ответственность за нее и еще что-то… – реакция здорового мужчины на понравившуюся женщину. Поначалу подумав, что виною тому сон, где он был не с «ней», но чем больше проходило времени, тем яснее становилось понятным – причина лежала в метре и чуть ниже.

Этот странный сон, с ощущением того, что приснившаяся Ийка, обычно в этих видениях не отходившая ни на шаг, в этот раз не просто удалялась, но отдаляла и его, словно прощаясь, подталкивая к шагу, о котором он даже никогда не задумывался.

Просыпаясь, ему показалось или послышалось:

«Прощай!». Возможно это был звук, прошуршавшего по дереву, падающего, полотенца. Все это представлялось сумасшествием, хотя что в жизни этого человека было нормальным, предсказуемым или ожидаемым!

Сейчас Алексей, ощупывая взглядом каждый миллиметр лица девушки, надеясь, что он хоть что-то скажет о ее характере, о себе же констатируя лишь одно: «Быть может, он и сам не был никогда нормален?!».

Понежившись, вбирая, пронизывающее все тело, тепло, через пять минут, он спустился, взял ее на руки, определив – килограмм пятьдесят! А ведь когда нес к машине умирающим подростком, казалось не больше 35. Уложил на кровать, стоящую в комнате, выделенной специально для нее, накрыл теплым, но легким одеялом и отправился делать глинтвейн – это быстро приведет в чувство.

Обнаружив на плите грибной суп и котлетки из курятины, почувствовал дикий голод – когда успела приготовить?! Глинтвейн последний год делала именно она, и он никогда не получался таким, как у Ии, что поделаешь – «Солдат» все сравнивал с ней, и скорее убеждал себя, что тогда все было лучше. Утоляя голод, все обдумывал приснившийся сон. Разлив напиток по глиняным чашечкам, потопал наверх…

Алексей закончил строить дом незадолго до того, как нашел «Гавроша», а планировал его, рассчитывая на уже погибшую к тому времени семью – так было легче переживать их отсутствие, тем более после покинувшей этот мир Милены и пропавшей дочери. Ярко выкрашенная детская была только одна и предназначалась для полуторалетнего Ванечки – именно в таком возрасте «Солдат» похоронил сына. Поэтому комната, где сейчас спала Ира, была отделана, как мальчуковая подростковая, в стиле фентази, с потолком со светящимся «Млечным путем» и расписанными стенами под иноземный пейзаж, с претензией на изображение рая, даже с некоторыми его обитателями.

Когда он впервые привез сюда «найденыша», на большой кровати лежали две розы – день назад была очередная годовщина, столько же белых лилий было и во взрослой спальне, где никогда не была Ия, и вообще ни одна женщина, но где всегда были цветы. Хозяин же ночевал, как должен помнить читатель, на диване в кабинете, и вообще в этом доме бывал очень редко – пару раз в месяц, живя в основном на постоянно меняемых съемных квартирах.

Мало того, всегда задолго до подъезда к коттеджу выключал телефоны и менял машину (сегодня было вполне объяснимое исключение), что бы, не дай Бог, высветить это жилище. Сейчас же снимая для жилья двухкомнатную квартиру, не считая рабочей, приезжал сюда чаще – пару раз в неделю с теми же предосторожностями, привозя продукты, да и честно говоря хотелось побыть с человеком. Да, да и такого монстра, как он тянуло к общению. Эти дни, проведенные в ее обществе, то же нелюдимой, и немного необычной девушки, были для них обоих отдушиной, возможно затянувшейся сказкой, написанной для двух потерянных, блуждающих в беспросветном в поиске чего-то своего, душ.

Именно нахождение в этом доме и в обществе этой молодой особы, приводили его к мысли: «пора уходить на покой». Но как?! Этот вопрос подымался все чаще и чаще, единственная возможность – убирать всех, кто может отдавать ему приказы и для кого он нежелательный носитель информации, но сейчас он еще не готов к этому, ведь досягаемы они только за рубежом, проживая там безвылазно, окружив себя кучей охранников – ни в чем, в общем-то, не повинных парней. Вот и приходится думать, как сделать дело, не зацепив ни их, ни родственников. Нннн-дааа, а здесь еще это чудо, кажется ставшее частью его сердца и уже не маленьким кусочком, а…

Открыв дверь в ее спальную комнату, он чуть не выронил кружки – Ирина лежала на животе поперек кровати, совершенно обнаженная, сбросив одеяло, подложив кисти рук, согнутых в локтях, под подбородок, как делала всегда, когда о чем-то задумывалась, и явно ждала его прихода:

– Накройся пожалуйста, неравен час заболеешь – только из бани. На вот, восстановит, завтра будешь в великолепной форме… – И чуть подумав, мельком бросив взгляд на выразительные формы ягодиц, добавил:

– Завидую твоему жениху… – Его моментально ужалили немного раскосые, но большие и выразительные, с кошачьим разрезом, глаза – видимо подарок «смесового» брака, в котором один из родителей был представителем востока, давший и изюминку, и неповторимые привлекательные черты лица, не имеющие ни одного изъяна. Совместное творчество отца и матери не менее обворожительно отозвалось и на пропорциях тела и на его формах, да каких формах!

Нет, к этому Алексей не собирался иметь никакого отношения и просто протянул, отвернувшись, подогретое вино. Его никто не взял, а вместо этого мужчина почувствовал горячий поцелуй в шею и довольно крепкие объятия. Ей явно мешал толстенный халат, одетый им после бани, но кружки были на ее стороне, занимая руки – благодаря им сопротивление выходило не таким успешным, как ему хотелось бы:

– Что ты делаешь?! Ну-ка прекрати…, вот Валькирия!.. Щас оболью!.. – Она не унималась, «Солдат» смеясь своему положению – его пыталась чуть ли не изнасиловать двадцатилетняя особа, спасенная им от голода и холода, которую он поначалу признал мальчиком, оказавшимся 19-летней девушкой, и какой!.. Он боялся признаться сам себе в том, что она ему очень нравилась и, наверное, гипотетически он хотел бы владеть ею, но что-то мешало:

– Прекрати…, все! Хватит! Слушай меня внимательно!.. – Он сам был разгорячен, и как только со слезами на глазах Весна (ах, как красиво звучит это имя) села на пол на против небольшой, но красивой немецкой печки, потрескивающей дровами и отбрасывающей цветастое игривое пламя на каждую вогнутость и выпуклость ее тела, принявшего красивую позу, выпил залпом глинтвейн из своей кружки, протянув ей другую.