Старых простыней как не бывало, появился стол, окно освободилось от темной тяжелой материи штор, красиво собранных по краям, что впустило непривычные для этого помещения, потоки света, льющиеся водопадом восторженного обновления и оживления.

Теперь здесь все: освобожденный от алькова, вышитого шелковыми нитями, витраж из цветных стекол над постелью, и зеркала на огромных раздвижных дверцах шкафа, картина, с обнаженной Валькирией, отдыхающей в Валгалле с недавно принесенным ей с поля боя погибшим героем-викингом, талантливо написанная с добавлением жирных штрихов, нанесенных мастихином, совсем не оставляющих неприятного осадка, но придающих объемность, до портрета, когда-то любимой женщины и их общей свадебной фотографии – все, где раньше чувствовался налет смерти, расцветала жизнь, исходящая из мощной живописи, через мелко и старательно прописанные образы двух воинов: женщины и мужчины.

Теперь лучащее из преобразившегося мальчика-голодранца, освещающее все, что касалось его жизни, с этого момента получало другое направление.

Художник, упрашивающий купить эту картину Алексея, видя что она ему понравилась, правда вешать ее тогда было совершенно не куда, даже сбросил вдвое цену, в конечном итоге взял произнесенной сакральной фразой, возможно случайно оговорившись, а возможно…, кто знает:

– Если бы это могла видеть ваша супруга, то ей обязательно понравилось бы… – Через пол часа «Солдат» уже вез этот трофей, еле поместившийся в машину, ибо размеры полотна были грандиозные – 1,8 на 2,5 метра…

…Стол был накрыт, не понятно как и когда, приготовленными, руками новой хозяйки, яствами. Все блестело: и стилизованные под старину, коричневого дерева балки, венецианская штукатурка на стенах, и уже упоминаемые зеркала, подсвечники, с еще нетронутыми свечами, и даже выпуклая на сборках ткань гобеленовых штор.

Балдахин и скатерть отдавали серебряными и золотыми блестками. В камине потрескивали дрова, и удивительно – на его приступочке грелись два огромных, любимых хозяином, больших бокала старого Богемского хрусталя, купленного в антикварном магазине и подходивших под коньяк. Она знает, что его пьют чуть подогретым – ничего себе бомжик!

Вообще эта девушка иногда поражала своей начитанностью, воспитанностью и знанием всего, что должна знать женщина в возрасте никак не меньше лет сорока с соответствующим опытом, причем, прожившая в более – менее аристократическом доме, бывавшая не только в России и прежних советских республиках – ну да это скорее огромный плюс, чем минус.

…Все это венчал, выбранный ей, во время одной из их редких вылазок в город, в магазине нижнего белья, почти прозрачный наряд в шотландскую клетку неизвестного клана, через который при желании можно было рассмотреть большинство подробностей по-настоящему очень женственного тела.

Все, от чулок, крепившихся к пояску, до цветочков, вставленных в простенькую прическу, уже успевших прилично за это время отрасти, иссине-черных густых волос, было продумано, сочеталось и было направлено на необходимость произвести впечатление на Алексея, столь же неизгладимое, как и шокирующее…

Полюбовавшись сквозь щель между дверью и косяком, первый мужчина в ее жизни, решил не нарушать неожиданность подарка, и отправился на цыпочках обратно. Тем более, ему нужно было подумать, как теперь строить их отношения, где жить, что рассказать о себе, хотя кажется она уже знала больше других, да и вообще о многом, а для начала, неплохо было бы отвыкнуть жить бобылем, или точнее сказать – бирюком. Иии…, теперь кажется становился понятным вчерашний сон в бане.

Удивительно, как легко (многое кажется легким, оборачиваясь назад) получилось переступить ту пропасть, разросшуюся за годы без Ии и Милены, и вчера так неожиданно, хотя и предсказуемо, растаявшая, как снежная крепость по приходу весны. Именно Весны – ведь отец с матерью дали ей именно это необычное имя: он японец и она полька, наверное ядерная смесь, настолько необычная, что семья их развалилась, как только отец окончил свою дипломатическую службу в посольстве Японии в СССР. Годы скитаний начались почти сразу и в четырнадцать лет совсем юная девушка осталась совершенно одна, после смерти матери.

Не понятно как окончив школу, поступила в институт, проучилась почти два года, где и настигла ее та детская и мимолетная, несмотря на кажущуюся избранность и мощь, влюбленность, что слепа и доверчива. Не успела она признаться в этом своему избраннику, как молодой человек «подставил» ее на следующий же день на покупке героина, будучи сам наркоманом.

Юная дева, ничего не понимая в этом, принесла не наркотик, а подложенную продавцом, вместо отравы смесь разного всякого, за что была избита и обрита наголо своим возлюбленным, а потеряв сознание после издевательств, выброшена с третьего этажа, от куда ее с поломанными ребрами, сердобольные милиционеры отвезли на территорию другого отделения милиции и…, в общем очнулась она в небольшом городе, недалеко от столицы, в компании сбежавших детей из детдома, которые не то что бы приютили, но не дали погибнуть, за что в виде платы обобрали до нитки и одели в лохмотья.

В довершении всего, уверенный в её смерти, возлюбленный, попав с покупкой очередной дозы в историю с арестом, перевел все вины на неё, предполагая таким образом разом утопить все проблемы. Так она оказалась в розыске и на самом дне этого мира, жестокого и немилосердного.

Вши стали самым меньшим злом, память возвращалась медленно, а возможностей больше не становилось. Нормальным состоянием стали болезни, побои, но не насилие – видимо бомжи, как и Алексей, не рассмотрели в ней с короткой прической, в мальчуковой перелатанной одежке, с оттеняющими кругами черно-синего цвета под глазами, женщины. Как мальчик она никого тоже не прельстила, а потому ее заставляли только убираться, попрошайничать и бегать за водкой.

В зимний день, когда «Солдат» нашел ее умирающей в подвале, она за неделю до этого убежала, поняв, что лучше голодная и холодная смерть, чем подобные издевательства. Три дня не пив, ела только снег, всю эту неделю не имела крошки во рту – так и не смогла себя пересилить, что бы красть.

Не вероятно, но причин не верить этому не было, ведь прожив в доме Алексея, где имелись и некоторые ценности, не позарилась ни на одну из них. Конечно он все проверит, попытается найти отца или могилу матери, на худой конец, нужно будет посмотреть, что можно сделать с ее настоящей фамилией – якобы на нее пытались «повесить» какое-то преступление и так далее. А пока сделанные усилиями Алексея документы есть, дальше же время покажет, ведь и он тоже, уже забыл свою фамилию…

На этой мысли дверь открылась, мужчина претворился спящим, но одним глазом подсматривал. Она вошла и все идеи, забивавшие его голову, смешавшись, «вылетели в трубу». Он почувствовал влажный, теплый поцелуй, сделал вид просыпающегося и затянул ее, слабо сопротивляющуюся в кровать… не надолго.

Притворные протесты были так же притворно приняты, и через пятнадцать минут счастливый, с почищенными зубами и в халате, по ее просьбе, на голое тело, «Солдат» вступил в новую жизнь, и первыми словами, которые он услышал были: