Преторианцы отвели меня в палатку Цезаря. Тяжелый полог, закрывавший вход в его спальню, был откинут. Рядом с ложем проконсула на коленях стояла Ванда. Кто-то из стражников связал ей руки за спиной толстой веревкой. Рядом на полу лежал измазанный кровью нож для жертвоприношений — священный кинжал друидов с бронзовой рукояткой в виде человека без рук и без ног.

Глядя на Ванду сверху вниз, перед ней стоял Цезарь. По выражению его лица я понял, что он настроен решительно, но в то же время чем-то очень огорчен. Офицеры с обнаженными мечами стояли вокруг своего полководца. Он жестом велел им отойти в сторону.

— Отпустите друида! — велел Цезарь.

Державшие меня преторианцы тут же выполнили приказ, и я рухнул на пол. Оглянувшись по сторонам, я медленно поднялся.

— Что произошло, Ванда?

— Она совершила покушение на жизнь проконсула! — ответил Рустиканус, выйдя вперед из-за спин офицеров. — Завтра утром ее казнят. Она будет распята на кресте.

— В соответствии с действующими законами ты имеешь право пожертвовать своим рабом Криксосом, — сказал Требатий Теста.

Не желая верить услышанному, я в отчаянии качал головой:

— Нет-нет! Ванда! Зачем ты это сделала?!

Ванда подняла голову и, всхлипывая, прошептала:

— Он уничтожил мой народ… Я не могла поступить иначе…

По ее измазанному кровью лицу ручьем текли слезы.

Я хотел подойти к своей возлюбленной и встать на колени рядом с ней, чтобы обнять и хотя бы немного успокоить, но как только я сделал шаг вперед, между Вандой и мной тут же оказались два преторианца. Я беспомощно взглянул на Цезаря и взмолился:

— Цезарь, она не моя рабыня, она моя жена!

Рустиканус покачал головой.

— Нет, друид. Если бы она была твоей женой, то не имела бы права находиться в военном лагере. Насколько я помню, тебе разрешили брать ее с собой повсюду, потому что она помогает тебе ходить — эта женщина твоя рабыня, которая заменяет тебе больную левую ногу. Должен быть казнен каждый раб, который попытается…

— Нет, Цезарь! Ведь ты истребил ее народ! Подари жизнь хотя бы ей!

Цезарь отвернулся от меня. Очевидно, услышав эти слова, он разочаровался во мне. Вдруг, не глядя на меня, он прокричал:

— Неужели жизнь какой-то рабыни для тебя дороже, чем здоровье проконсула?!

Насколько я мог судить, на теле Цезаря не было ни одной раны.

— Я знаю, — медленно начал я, осторожно взвешивая каждое слово, — что к тебе благоволят всемогущие боги. Здесь, в Галлии, никто не сможет причинить тебе вред, — сказал я уверенно.

Вдруг все замолчали, и в палатке воцарилась напряженная тишина. Взгляды всех присутствующих были устремлены на меня. В моей голове роились сотни мыслей. Я лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситуации. Мне показалось, что Цезарь тронут услышанным. Он повернулся ко мне и, не отводя взгляда, потребовал, чтобы я продолжал говорить. В очередной раз я убедился, что прослыть пророком довольно легко — достаточно предсказать человеку что-то хорошее. Но в ту ночь я не обманывал Цезаря ради спасения жизни Ванды. Я в самом деле считал, что в Галлии он не найдет свою смерть. Никто не смог бы убедить меня в обратном, поскольку мной овладело то же самое чувство, которое я испытал в ночь, когда умер Фумиг.

— Можешь не опасаться варваров, ты погибнешь от руки римлянина. И не здесь, в Галлии, а в Риме. Ты умрешь как бог, Цезарь.

Услышав такое предсказание, проконсул устало усмехнулся. Он рад был услышать от меня, что в Галлии ему не угрожает никакая опасность. Тогда Цезаря совсем не беспокоили события, которые должны были произойти в Риме.

— Прошу тебя, Цезарь! Подари моей рабыне жизнь так же, как тебе этой ночью подарили жизнь бессмертные боги!

— Мы должны казнить ее, Цезарь. Как к этому отнесутся легионеры? Что они подумают, когда узнают, что германская рабыня смогла пробраться в твою палатку, совершила покушение на тебя и не понесла наказание… — начал префект.

— Они не узнают об этом инциденте, — спокойно прервал Рустикануса проконсул. — Все, кто сейчас находится в этой палатке, не имеют права говорить о том, что случилось этой ночью. Моих легионеров это не касается! — добавил он и показал пальцем на Ванду, но при этом даже не взглянул на нее. — Уведите ее прочь! Продайте ее первому попавшемуся работорговцу, а деньги бросьте в реку.

Отдав эти распоряжения, проконсул вновь повернулся ко мне и недовольно воскликнул:

— Однажды ты уже просил меня сохранить жизнь рабу! Тогда я отказал тебе, но на этот раз уступлю твоей просьбе, поскольку опасность угрожала моей собственной жизни. Если бы твоя рабыня попыталась убить одного из моих легионеров, ее прибили бы гвоздями к кресту еще до рассвета! А теперь уходи, друид, и не возвращайся, пока я не позову тебя.

— Ванда! — отчаянно завопил я. Но два дюжих преторианца тут же схватили меня и заставили встать на колени.

— Корисиос! — воскликнула моя возлюбленная, беспомощно глядя на меня. В это мгновение еще один преторианец выволок ее из палатки.

Я укусил за руку стражника, который попытался закрыть мне рот рукой, и прокричал:

— Ванда! Мы с тобой обязательно увидимся!

— Корисиос! — едва слышно донеслось в ответ снаружи.

Немного позже, когда Ванду уже увезли из лагеря, пять преторианцев отвели меня в палатку. Двое из них остались на страже у входа. Криксос словно сквозь землю провалился, его нигде не было. Что произошло? Может быть, он сбежал, воспользовавшись удобным моментом? Или его убили преторианцы? Охваченный отчаянием, я лег на свои ящики с янтарем. Проклиная богов, я думал о тех словах, которые я давно хотел сказать Ванде, но так и не решился. Теперь я даже не знал, где она. За что бессмертные боги так жестоко наказали меня? Почему я родился с больной ногой? В палатке Цезаря я крикнул Ванде, что мы обязательно встретимся, но сейчас уверенность в том, что это предсказание когда-нибудь исполнится, покинула меня. Если разобраться, я был всего лишь нищим кельтом из племени рауриков, который так ничего и не добился. Что я делал все это время? Выдавал себя за друида, хотя на самом деле таковым не являлся. Первая же попытка попробовать себя в качестве купца закончилась полным провалом. Зачем боги послали мне Ванду? Чтобы потом разлучить меня с нею?!

Возможно, это мимолетное счастье было изощренным наказанием, придуманным богами? Но за что же они хотели меня наказать? Разве я сделал что-нибудь дурное?

На рассвете, к концу четвертой ночной стражи, в палатку вернулся Криксос. Он тут же прошел через прихожую в спальню и встал на колени перед ящиками с янтарем, на которых я лежал.

— Господин! — прошептал он. — Римляне продали Ванду одному торговцу рабами из Массилии!

Мою сонливость как рукой сняло.

— Ты его знаешь? Ты смог бы его узнать, если бы увидел вновь?