– Как не стыдно клеветать на себя, мадам! Вы во цвете лет!

– К черту вашу лесть, Гортензия!

– Но воздыхателей-то у вас не поубавилось, так и ходят толпами!

– Ах ну да, сейчас лопну от гордости – за мной ходят толпы старых хрычей и пижонистых молокососов!

– Вы преувеличиваете, среди них есть очень достойные господа – тот виконт, например, и еще банкир, они такие представительные и темпераментные… Вам повезло, что месье Розель – мужчина широких взглядов…

– Замолчи сейчас же, бесстыдница! – вскинулась Ольга. – Амедэ Розель – славный человек, он любит меня такой, какая я есть!.. Впрочем, ты права, – помолчав, вздохнула она, – мне не на что жаловаться. И соперничать с Розитой Мори я не стремлюсь – она ведет жизнь затворницы, боится проехаться в открытом экипаже, чтобы не подхватить простуду, и не позволяет себе ни интрижек, ни выходов в свет… Да уж, весело нам живется! Чтобы добиться успеха на сцене, нужно морить себя голодом – отказаться навсегда от борща, закусок, кулебяки, от всякой вкуснятины! Целомудрие и самоограничение во всем – вот два непременных условия, которые позволяют стать прима-балериной. Что до меня, я решила слегка нарушить правила, пока молодость не помахала мне ручкой. И знакомство с Амедэ Розелем стало для меня прекрасной возможностью со всем удобством обустроиться в Париже. Уж лучше быть содержанкой или вовсе удавиться, чем преподавать искусство Терпсихоры этим сопля́чкам!

– Так чего же вы тогда разворчались?

– Да потому что… потому что в зрительный зал набился весь Париж, а я исполняю второстепенную роль! И потому что у меня голова раскалывается!

– Занавес через полчаса! – донесся из коридора звонкий голос Мельхиора Шалюмо. – Мадемуазель Ольга, для вас посылка – подарок анонимного поклонника!

– Оставьте под дверью! Ну-ка, Гортензия, живо налей мне воды в миску. Моя бедная матушка говорила, что самое верное средство от мигрени – подержать запястья в холодной воде. О черт, куда ты задевала мои кружевные митенки?..

В фиакре Кэндзи всю дорогу любовался сидевшей напротив Джиной – отороченная мехом накидка, которую он подарил ей к Новому году, подчеркивала восхитительную белизну кожи.

На излете авеню, рассеивая ночную темень, переливалась огнями самоцветов гора из мрамора, порфира и бронзы – дворец Гарнье. Джину переполняло чувство полноты жизни. Роскошные магазины, кафе, рестораны проплывали за окном фиакра. Элегантный до невозможности Кэндзи во фраке то и дело нежно касался ее щеки и чуть слышно шептал ее имя…

Улицу Алеви наводнили экипажи. Фиакр пристроился вслед неуклюжей берлине[291]и остановился за ней под аркой правого крыла Академии музыки. Натянув перчатки, Кэндзи выскочил из фиакра и, склонившись у раскрытой дверцы, подал руку Джине.

В вестибюле дворца Гарнье у нее тотчас закружилась голова. Вверх по широкой парадной лестнице, выложенной разноцветным мрамором, текла толпа разодетых дам и господ, волнами накатывали гул голосов и смешанные ароматы дорогих духов. Джину захлестнула эйфория. Застывшие в камне Рамо, Гендель, Люлли и Глюк молча взирали на восхитительное разнообразие роскошных туалетов, равнодушные к суете и толкотне, но казалось, и они разделяют ее экзальтацию. Этот вечер в Опера́ должен был упрочить узы, связавшие Джину с Кэндзи Мори.

Свет играл на шелках, парче и бархате, дамы, сопровождаемые кавалерами, которые все как один держались с церемонностью распорядителей похоронного бюро, не скупились ни на декольте, ни на благосклонные улыбки, и Кэндзи млел от удовольствия – женщины, юные и зрелые, всегда его завораживали, и, восхищаясь ими сейчас, он чувствовал, что его спутница от этого становится еще желаннее. Джина была прекрасна в вечернем парчовом платье, мужчины глаз с нее не сводили, а Кэндзи это льстило – ему нравилось разжигать зависть в соперниках. Он огляделся в поисках знакомых лиц. Ну конечно, у фонтана со статуей пифии чопорная Бланш де Камбрези, вцепившись в локоть своего супруга Станислава, беседовала с мадам Адальбертой де Бри, та явилась с полковником де Реовилем, вторым мужем. А вот и… Кэндзи поспешно отвернулся, но было поздно: к нему уже устремился сатанинского вида высокий худощавый субъект с остроконечной бородкой и в немыслимом наряде из гранатово-красного бархата:

– Месье Мори, дружочек! Мы не виделись целую вечность! Мадам, честь имею. Какое счастье, что мы наконец-то можем насладиться шедевром Лео Делиба, он ведь вернул к жизни симфонический балет как явление, знаете ли. На сей раз его восславят в веках Ольга Вологда и Розита Мори. Кстати о мадемуазель Вологде, мне недавно представили на рецензию либретто оперы-балета ее собственного сочинения, подумайте только – на античный сюжет! Главную балетную партию она писала словно для себя – и будет в ней божественна, могу поклясться. Я твердо намерен убедить директора Опера́ принять сие чудо к постановке. О, еще раз кстати: вы с Розитой Мори однофамильцы, ну не забавно ли!

– Моя фамилия по-другому пишется[292], – буркнул Кэндзи и, поскольку ему удалось прервать поток красноречия субъекта, перешел к формальностям: – Джина, позволь тебе представить Максанса де Кермарека. Он антиквар, специализируется на продаже старинных струнных музыкальных инструментов. Мадам Джина Херсон, художница-акварелистка.

– Мое почтение, мадам, – раскланялся мефистофель в бархате. – Изысканностью и утонченностью ваш туалет превосходит лучшие образцы нарядов восемнадцатого века! Ах, крепон цвета индиго, ох, венецианский гипюр! Шаль просто волшебная. А это что же? О боже, японские узоры! Сама Помпадур позеленела бы от зависти! – Максанс де Кермарек сделал вид, будто залюбовался узорами на шелке, но Джина заметила, что он то и дело косит глазом на Кэндзи, да при том как-то заискивающе.

– Только Помпадур? А что же мадам де Ментенон? – усмехнулась она.

– О нет, дорогая моя, вы достойны сравнения исключительно с Помпадур! – вскричал мефистофель. – Помпадур и еще раз Помпадур – куда до нее этой благочестивой грымзе Ментенон, на которой наш Король-Солнце женился, когда из него уже песок сыпался! – Он обворожительно улыбнулся Кэндзи: – Ну когда же, когда вы заглянете ко мне на улицу Турнон, дружочек?

– В скором времени.

Максанс де Кермарек поклонился Джине, пожал руку японцу и, задержав его ладонь в своей, шепнул:

– Я припас для вас коллекцию китайского чая. Вы единственный мужчина, с кем я могу разделить свою страсть… к экзотическим напиткам.

– Очень любезно с вашей стороны, непременно наведаюсь к вам на днях. Идемте, дорогая, нам еще нужно отыскать ложу бенуара.

Уходя вслед за Кэндзи, Джина успела заметить разочарование на лице антиквара.

– Похоже, месье де Кермарек пошил себе костюм из портьеры, – фыркнула она. – Помните, у Анатоля Франса есть история о чудаке, носившем сюртук из ткани, которой обтягивают матрасы? – И тотчас устыдилась своего злословия. – Ваш друг показался мне несколько…