святый свьршишь и владыка Олексеи в Пьскове был. И пьсковицы гадають град Пьскова прияти на новое вознешение.

А писал Сава поп».

На следующих страницах читаем такие записи: «Шести оужинатъ» (л. 96); «Поiти в гумно к страдникомъ» (л. 97); «Ох, знойно» (л. 110); «На завътренюю, да поехати в мох» (л. 110 об.).

Перед нами — хозяйственный поп, у которого на гумне работают страдники (между прочим, это одно из ранних упоминаний страдников), во дворе есть свиньи, а сам он любит выпить, помыться в бане, в знойный день поехать за город, в мох. Свой труд писца он чередует с церковной службой и, очевидно, не слишком торопится писать, так как он написал всего 35 листов. Поп Савва знает пословицы, он в курсе псковских слухов о действиях новгородского владыки. Сан священника не препятствует ему на страницах книги, повествующей о мироздании, употреблять нецензурные даже для XIV в. слова (л. 89).

Впрочем, далеко не все приписки рисуют нам таких ограниченных и туповатых переписчиков. Так, на рукописи апостола 1307 г. по поводу распри Юрия Московского с Михаилом Тверским приписано: «При сихъ князехъ сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, в князехъ которы и веци скоротишася человеком».

Писец (Диомид) обнаружил не только широкое понимание событий начала XIV в., но и хорошую литературную начитанность, так как приведенная фраза является переложением известного места из «Слова о полку Игореве»[1489].

В среде псковских писцов, современных Демиду писцов-ремесленников, вышедших из духовенства[1490], возникла еще одна приписка, показывающая, что далеко не все писцы книг были подобны по своему социальному и имущественному положению попу Савве. Приписка на паремейнике 1313 г., написанном дьяком Кузьмой Поповичем, гласит:

«БОГЪ ДАЙ СЪДОРОВИЕ КЪ СЕМУ Б[ОГ]АТ[СТВ]ИЮ:

ЧТО КУНЪ — ТО ВСЕ ВЪ КАЛИТѢ,

ЧТО ПЪРТ — ТО ВСЕ НА СОБѢ;

УДАВИСЯ, УБОЖИЕ, СМОТРЯ НА МЕНЕ!»[1491]

Бедность писца, отсутствие у него сбережений и одежд — все это обрисовано крайне выразительно и усилено ироническими обращениями к богу и к нищему.

Интересным, но почти недоступным для решения, является вопрос о работе на рынок. Весь приведенный выше материал говорит о работе на заказ. Теоретически можно допустить, что мастерские, организованные архиепископом или кем-нибудь иным, могли часть своей продукции готовить «впрок» для будущих заказчиков, но подтвердить это положение нельзя[1492].

Подводя итог рассмотрению книжного дела, приходим к следующим выводам:

1. Производство книг находилось преимущественно в руках ремесленников-писцов, выполнявших работу на заказ (иногда по заключенному заранее договору). Состав писцов был неоднороден; часть из них находилась в очень бедственном положении.

2. Работали писцы как индивидуально, так и совместно: отец и сын, мастер и подмастерье, группа мастеров, нанятых («наят их переписывать») крупным предпринимателем (напр., архиепископом). В ряде случаев несколько писцов (не-монахов) работали совместно в одном помещении. Работа нескольких рядовых писцов нередко сочеталась с работой квалифицированного мастера-художника, рисовавшего инициалы, заставки.

3. Со стороны писцов-ремесленников и художников нередко наблюдается пренебрежительное и даже издевательское отношение к богослужебным книгам и их содержанию.

4. Книжное дело в XIV–XV вв. находилось на высокой стадии развития. Увеличивается количество книг со второй половины XIV в. К этому же времени относится появление нового, более дешевого материала — бумаги и возникновение упрощенного способа письма полуустава.

* * *

Мы закончили обзор деревенских и городских ремесел XIII–XIV вв. Однако обзор этот не дает полного представления о всех разделах ремесленной промышленности в русских княжествах, так как состояние наших источников по этой эпохе совершенно не удовлетворительное.

Сопоставлять ремесло XIII–XV вв. с ремеслом последующей эпохи, XVI–XVII вв., мы, строго говоря, не имеем права, так как в нашем распоряжении нет равноценных, допускающих сравнение источников для обеих эпох. Правда, самое отсутствие источников для первой эпохи может быть отчасти истолковано как показатель меньшей развитости ремесла в этот период, но такое допущение может служить лишь косвенным доказательством и расширять его опасно. Не подлежит сомнению, что в конце XV и в XVI в. ремесло сделало значительный скачок, но если мы будем сопоставлять данные письменных источников двух указанных эпох, то неизбежно совершим ошибку, и эта ошибка будет не в пользу ранней эпохи.

Писцовые, переписные, строельные, лавочные книги, дающие интереснейший материал по разным вопросам, в том числе и по ремеслу, дошли до нас только с конца XV в., а многочисленными они становятся лишь в XVI в.[1493]

Списки городских и деревенских ремесленников, полученные по этим книгам (писцы которых двор за двором описывали села и города)[1494], нельзя сравнивать с теми отрывочными, случайными сведениями, которые сообщают нам более ранние источники.

Бесполезно составлять список профессий XIII–XV вв. по дошедшим до нас источникам, так как подобный список неизбежно окажется неполным. Но если бы, на основании сделанного выше обзора, мы попытались все же такой список составить, мы увидели бы крайнюю неравнозначность отдельных специальностей: наряду с общими наименованиями, покрывающими целую область производства (напр., кузнецы), стояли бы упоминания узких специальностей (гвоздочники, игольники, ножевники, замочники), производящие впечатление выхваченных из другого, более детального списка. Существование замочников, игольников и гвоздочников предполагает уже значительную дифференциацию кузнечного дела и распадение его на несколько отдельных ремесел, из которых нам случайно оказались известны 2–3.

Но такие подробные списки появляются спустя несколько десятилетий после того хронологического рубежа, который мы себе поставили. Можем ли мы воспользоваться, например, списком ремесленников по лавочным книгам Новгорода Великого 1583 г.[1495] для определения состава новгородских ремесленников в середине XV в.? Разумеется, нет.

Но если мы попытаемся собрать все сведения о ремесленниках Новгорода в середине XV в. и будем эти сведения считать исчерпывающими, мы совершим несравненно большую ошибку, так как молчание источников будем принимать за отсутствие самих ремесленников.

В нашем обзоре ремесел совершенно отсутствуют городские сапожники, портные, гранильщики камня, скорняки, кожевники, шорники и все многочисленные профессии, связанные с производством продуктов питания, хотя в существовании в изучаемую эпоху перечисленных видов ремесла можно не сомневаться. Для получения понятия о русском ремесле XIV–XV вв. представляется наиболее целесообразным привлечение списков профессий XVI в., но с ограничениями и сокращениями, мера которых не может быть пока определена. На основании изложенного мы отказываемся закончить обзор списком профессий, так как он был бы произвольным и вводил бы в заблуждение.

Попытаемся на основании собранных выше материалов уточнить периодизацию истории русского ремесла.

Для второй эпохи мы выбрали следующие рубежи: 1240–1462 гг. Неоднократно уже приходилось указывать, что монгольское нашествие самым тяжелым образом нарушило русскую экономику в целом и в том числе городское ремесло. Каменное строительство прекратилось в одних областях на 100, а в других (Новгород) на 60