много, даже хлеба. Но вернулся только в пятом часу, пришлось зайти домой за кастрюлей и оттуда в ЛДУ за обедом, на обратном пути к воентаджикам, которые охотно дали мне свой адрес для посылки Милениной.

Дома блаженствовали со светом. В 10 ч. 30 м. включили последние известия, но говорила Москва, не речь, а оглушительный хай со свистом и визгом, и поэтому «вырвали». И поэтому не слышали в 10 ч. 45 м. исторических слов о прорыве под Ладогой ленинградского кольца блокады, о взятии Шлиссельбурга, Синявина, о конце угрозы измора.

19– е января. -9°, снежок. Красные флаги. На улице люди обычные, незаметно никак. А в Академии никто не работает, говорят (все ведь женщины), многие плачут, иные смеются. Там же раздают подарки Президиума – на того, кто имеет рабочую карточку: галет 200 гр., сладкого шоколадного порошка 70 гр. и две коробочки витаминных конфет. Служащие получили 500, 200 и 3 соответственно. В Радио полный радостный ажиотаж, поздравления, объятия. Всю ночь до утра, говорят, свирепствовало это. Так значит, 16 месяцев дожидались мы? Дождались! Все мучения, все, все окончено? Медленно и недоверчиво подползают события к сознанию. Это и есть тот день, тот час, во имя которого мы, оставшиеся, остались, поставив на это жизнь, имение, все? Значит, мы выиграли эту ставку, и настало то, к чему мы ползли ощупью, во мраке, в холоде и в смертной тоске сквозь прошлую зиму? Да, возможно, реально мы ощутим это не скоро, конечно. Осада еще не снята. «Осадную Запись» еще надо вести. Но нет уже чувства, что тонкая ниточка, на которой подвешены мы к жизни, может быть ежечасно начисто срезана. Нож, грозно застывший у самой жертвенно-запрокинутой, голой, открытой шеи (а пошевелиться нельзя) и 16 месяцев так стоявший, отведен. В этом великий смысл для нас того, что случилось. Не думаю, что в десятимильную брешь прорыва уже пошел поток поездов с продовольствием, одеждой, медикаментами и проч. для погибавшего Ленинграда, как говорят наши друзья сегодня. Но то, что мы имеем, – нам теперь твердо обеспечено…

Болдырев А.Н. Осадная запись. (Блокадный дневник). СПб., 1998. С. 245–246.

Из блокадных дневников жителей города-фронта

18 января 1943 года

В 10 часов 40 минут вечера Информбюро сообщило о том, что блокада Ленинграда прорвана [Б. Б.].

Ура! Ура! Ура!

Да здравствует Сталин!

Слава маршалам Жукову и Ворошилову! Слава бойцам Ленинградского и Волховского фронтов!

Вечная память погибшим!

Блокада прорвана! Взят Шлиссельбург. На юге наши войска движутся к Ростову. Фрицы отовсюду летят как пробки. Огрызаются, правда. Стреляют по городу. Часами летают над нами, бросают бомбы, но не в таком количестве, как в прошлом году.

Ленинградцы едят свои пайки и работают. От трех миллионов нас осталось семьсот-восемьсот тысяч, но самых заядлых.

Ленинградцы – самый героический народ в мире, работают и даже не мерзнут. Нет дров! Ничего, зато есть деревянные дома! И ленинградцы взялись ломать деревянные дома. Каждый обязан наломать 4 кубометра, из коих половину – себе, остальное – городу. На Охте снесены целые кварталы, ломают везде. И черт с ними – немцы нам построят каменные, а нам пока тепло.

И светло стало. Во многие дома дали электричество. К сожалению, в дом, где я живу, не дали. Но это ничего! Зато блокада прорвана. Ослаблена удавка на горле. Ленинград может вздохнуть свободнее [А. А.].

19 января 1943 года

Ночью плохо спал… Много мыслей витало. Утром в трамваях слышал и видел великую радость на лицах русских людей многострадального города, слезы на глазах и слова «царица небесная, божья матерь». С Финляндского вокзала шел пешком. В предрассветных сумерках увидел первые праздничные флаги на стенах тюрьмы.

На заводе всеобщее ликование, люди поздравляли друг друга, плакали и целовались. Я сам с трудом сдерживал слезы…

В обед собрался общезаводской митинг. Ораторы стояли на танке «КВ», только что отремонтированном на заводе. На башне танка развевались два красных флага. Ствол орудия указывал в сторону фронта. Шел мелкий снежок. Вечером часть выступлений передавалась по радио… Необъятная радость переполняла ленинградцев. Не пережившим ее трудно понять эти чувства. Еще труднее все это выразить на бумаге [Б. Б.].

20 января 1943 года

И вот свершилось. 18 января прозвучали слова такие долгожданные, такие счастливые. Блокада прорвана! Войска Ленинградского и Волховского фронтов воссоединились, прорвав кольцо блокады. Освобождены: Шлиссельбург, Дубровка, Липки, Синявино, ст. Подгорная! Добыты трофеи. Взяты и пленные.

Новость прозвучала по радио около полуночи. У меня в кабинете собрались соседи по казарменному житью-бытью. Охватившую нас радость невозможно описать словами. Я прочел товарищам записи в дневнике в январе 1942 года. Тогда мы все были на грани смерти, многие погибли, но мы выжили и дождались нашей первой победы. Мы вспомнили мучительный голод и холод, попытки хоть как-то поддержать угасающие силы, наши «кулинарные опыты» по приготовлению студня из столярного клея, лепешек из гнилой картошки и пр. Мы не забыли надежды и разочарования в ожидании прибавки хлеба, уныния от отсутствия новостей на Ленинградском фронте.

Всю ночь не умолкало радио. Звучат музыка и песни, выступления ленинградцев и бойцов фронта. Я лег только около четырех часов утра.

Утром до начала работы провели общезаводской митинг.

Прозвучали горячие, проникновенные выступления рабочих, представителей административно-технического персонала. Ночная смена оставила записку, что рабочие жертвуют дневной заработок на постройку танковой колонны. Общезаводской митинг принял постановление об отчислении двухдневного заработка! И все это от всего сердца. Были выступления, во время которых три четверти присутствующих плакали, вспоминая потери. Сегодня мне пришлось весь день пробыть в городе. На домах красные флаги. На Выборгской стороне перебрасываются войска. Воины идут деловито и бодро. Много боевой техники и санитарных машин – бои продолжаются.

В Ленинград приехала целая группа гастролеров: Яков Флиер, Владимир Яхонтов, Ирма Яунзем, Леонид Утесов со своим джазом. Сегодня побывал на концерте Утесова. Он играл с колоссальным подъемом. Публика приветствовала его очень горячо. Приятно снова побывать в Большом зале Филармонии. Во время войны я ни разу там не был. Великолепный зал с белыми колоннами хорошо сохранился.

Здесь все оставалось по-старому. Только буфет был закрыт и с люстр сняли хрустальные подвески. В зале холодно. Слушатели сидят в пальто, капельдинеров с программками нет. В зале много людей в военной форме.

Я очень переживал чудную музыку. В начале концерта душили слезы. Послезавтра иду на Яхонтова и на Флиера [М. К.].

Блокада. Воспоминания и дневники очевидцев / авт. – сост. В. М. Давид. М., 2014. С. 529–531.

Михаил Дудин. «Через Неву и