То есть, он собрался уходить, так ничего толком и не подсказав? Но что же мне делать?..

Уныло опустилась на качели. Чуть оттолкнулась от земли ногой. Хотя кататься совсем не хотелось.

Бодрый звонок от велосипеда вырвал меня из невеселых мыслей. Растерянно голову подняла.

Младший брат Хикари притормозил напротив площадки. И, увидев, что я смотрю на него, радостно мне рукой помахал. В багажнике у него была коробка с молочными пачками. Штук двенадцать. И несколько мест уже пустых. А-а, он подрабатывает с утра.

— Прости, мне надо ехать, — сказал подросток грустно, — Нам нужно купить кой-какие лекарства для кота. Но если тебя кто-то обидел — ты мне напиши, — подъехал ближе, ногою оперся об асфальт, руку мою взял и ручкой из кармана прямо на моей ладони написал номер, прежде, чем я что-то сказала. Добавил серьезно, — Я его побью вечером, сегодня или завтра уже, — и уехал.

Растерянно проводила его взглядом.

А потом вдруг с чего-то улыбнулась. Кого тут побьешь, в такой-то ситуации?! Но от того, что его заботило мое печальное лицо, мне как-то на душе потеплело. Рескэ-кун был такой хороший! Готов был даже драться за меня! И мне так неожиданно повезло, что он решил заботиться обо мне! И что считал, что друзья его сестры — и его друзья. Его сестры… а считала ли сама Хикари меня своим другом?.. Ох, как все сложно и запутанно в этой жизни! Но Рескэ все равно славный парень. И мужчина из него интересный вырастет, я уверена.

Я с волнением ждала не только выпуска из младшей школы, но и Дня весеннего равноденствия. Боялась, что в неделю Хиган мы с папой на этот раз поедем не только на могилы его родственников, но и — впервые — на мамину. Уж слишком много было у него историй о том, как люди расставались из-за смерти. Ну, еще из-за своей глупости. Но смерть у многих его героев вставала преградой на пути. Хотя он верил в возможность перерождения, но все же. А вдруг и мама?.. Вдруг он к этому меня готовит? И в этом году мне страшно не хотелось посещать кладбище. Хотя надо было. И этот день неотвратимо приближался.

Вот и 20 марта. Теперь холод станет слабее. Теперь время весны. А у меня внутри застыл холод.

Вот папа и день поездки назначил — еще до выпуска из школы. Так у него совпало на работе. Чтоб и на Хиган на день хоть отлучиться, а еще — на мой выпускной. Так уж вышло, что из родственников у меня не оставалось больше никого, кто б мог прийти ко мне на праздник. И я от этого тоже чувствовала себя страшно одинокой. Да и про маму как ни расспрашивала, а папа ничего нового не говорил. Будто мама моя была сирота. Раз упомянул, погрустнев, что родственники ее погибли в Хиросиме, большинство, а другие — в последующие годы. Но глаза при этом подозрительно отводил. Как будто скрывал еще что-то. Стыдно было так думать, но больше всего я волновалась, что мама могла умереть из-за болезни в больнице, вдали от меня, или погибнуть в несчастном случае. Хотя все газеты, сайты все новостные уже перерыла — и Сатоси-сан не раз расспрашивала, он сам искал — и женщин вроде мамы моей в новостных сводках и полицейских не было.

За два дня до поездки мне приснился страшный сон. Как мы приехали на кладбище и первым делом подошли камню, на котором стояло мамино имя. Я еще во сне страшно расплакалась. И проснулась в слезах.

Больше спать не смогла. Встала, рано-рано, еще задолго до папиного пробуждения. Сготовила нам завтрак. И даже почти успела приготовить ему обед. Молясь при этом, чтобы хотя бы с ним не случилось ничего. Страшно остаться совсем одной!

И в школу пошла раньше. Шла, шмыгая носом. Слезы даже лень было утирать.

— Эй, малышка, куда идешь? — кто-то вдруг приобнял меня за плечи.

Испуганно оглянулась.

Подросток в форме средней школы еще крепче сжал меня. И четверо его приятелей — из той же школы — окружили меня. Я запоздало подумала, что их форма мне что-то напоминает.

— Ну, как у вас там с ним? — дерзко ухмыльнувшись, спросил схвативший меня.

А его спутники как-то гадко засмеялись. Взгляды их на меня не понравились.

— Что? — только спросила я.

— Как у тебя с Рескэ, малышка? — он склонился ко мне и громко спросил, так чтобы не только его друзья, но и три женщин, идущие на улице перед нами, слышали, — Вы уже ходили в Рабу отель?

От такого предположения я страшно смутилась. Да как он может?.. Мне еще одиннадцать!

И те женщины на нас оглянулись. Посмотрели на меня с осуждением. Как будто я и правда уже ложилась в постель с братом Хикари!

— Ну, и дети пошли! — проворчала одна из ее спутниц, — Еще молоко на губах не обсохло — и уже о сексе думают!

— Да ну вас! — ухмыльнулся его приятель, — В старину в этом возрасте уже женились.

— Ух ты, ух ты, а девочка-то уже смутилась! — мой мучитель заржал. Больно ущипнул меня за щеку, — Ай, да ты у нас уже не девочка?

Он и спутники его заржали.

— Малышка, да ты у нас уже маленькая женщина!

Почувствовала, как щеки мои запылали. Попыталась столкнуть его руки, но он до боли сжал мои плечи.

— Нет уж, погоди! — проворчал, — Мы не договорили еще.

— Четверо парней на одну девку? Да вы просто настоящие самураи, да? — язвительно спросили сбоку.

Когда увидела Кикуко, то испытала просто вихрь разнообразных эмоций: от ужаса до надежды. И даже на миг — всего на краткий миг лишь — я за моих мучителей испугалась.

Сегодня она опять была без школьной формы. Узенькие джинсы на худых ногах, да безразмерная толстовка. Джинсы черные, с розовыми звездами из страз. Толстовка — плюшевая, нежно-розовая, с заячьими ушками на капюшоне. Хотя, помня о прежних наших встречах, я подозревала, что под верхней одеждой может скрываться пистолет или очередная рогатка. Вот ведь журналисту из Росиа она метко глаз подбила! Передумал ее фото снимать!

— О, еще одна, — ухмыльнулся мой мучитель. Окинул ее презрительным взглядом с головы до ног, снова вернулся на грудь. Туда, где она со временем должна была вырасти, — А, такая же мелюзга.

— Но, может, все-таки сходим вместе в Рабу отель? — предложил его приятель, ядовито улыбаясь.

— Сходим, — мило улыбнулась девочка-якудза.

— О, какая горячая крошка! — ухмыльнулся схвативший меня, может, вожак их, — А ты мне нравишься! — швырнул меня в руки своему приятелю — и тот успел обхватить, крепко прижав к себе, как я ни дергалась, не выпускал меня — сам руки к появившейся протянул, — Ну, иди сюда, детка! Иди ко мне!

— Я обязательно охаги на твою могилу принесу, — вскинула та подбородок, — И, так уж и быть, потрачу несколько енн на одну белую хризантему для тебя.

— О, дерзишь? — ухмыльнулся тот, — Да ты меня заводишь!

— А охаги потом съем в Рабу отеле, — спокойно припечатала Кикуко, — В память о тебе.

— Нахалка, — ухмыльнулся самый говорливый.