– Что там еще? – окликнул он хрипло. Этта, спавшая рядом с ним, даже не пошевелилась.

– Это я, Уинтроу…-долетело из-за двери. – Капитан Кеннит… Кэп! Опал умер. Только что. Просто взял и умер…

Нехорошее известие. Все дело затевалось ради того, чтобы показать: Опал переносит необходимую боль – и остается в живых. Так сказать, наглядный урок для Проказницы. А вместо этого?… Кеннит досадливо покачал головой в потемках каюты. И что прикажете теперь делать? Как выходить из положения?

– Капитан Кеннит!…-с отчаянием позвал Уинтроу.

– Просто прими это, Уинтроу, – вполголоса ответил Кеннит. – Больше ничего мы все равно сделать не можем. Мы ведь всего лишь люди… – Он вздохнул так, чтобы было слышно за дверью, и придал голосу выражение отеческой заботы: – Иди поспи немного, паренек. Настанет утро, тогда и будем скорбеть о новой потере. – Помолчал и добавил: – Я знаю, Уинтроу, ты пытался. Ты сделал, что мог. Не кори себя и не думай, будто оплошал передо мной…

– Кэп…-И босые ноги мальчика прошлепали по дереву, удаляясь прочь от двери.

Кеннит вновь опустился на подушку. Что бы такое сказать завтра кораблю? Надо придумать что-нибудь этакое о самопожертвовании, что-нибудь гордое и красивое, что сделает Опала не просто мертвецом, а безвременно почившим благородным героем, отдавшим жизнь за правое дело…

Кеннит знал: надо просто расслабиться и положиться на Госпожу Удачу, и необходимые слова придут сами собой. Он откинулся на подушку и забросил руки за голову. У него отчаянно болела спина. Откуда ему было знать, насколько неутомимой способна быть женщина?…

– Проказница с ума сходит от ревности… Но ведь именно этого ты и добивался, не так ли?

Кеннит слегка повернул голову к талисману у себя на запястье.

– Если ты все так здорово знаешь, – осведомился он, – то к чему столько вопросов?

– А просто хочу услышать, как ты сознаешься в собственном скотстве. Ты в действительности хоть что-нибудь чувствуешь к Этте? Неужели тебе нисколько не стыдно того, что ты делаешь с нею?

– Стыдно? – оскорбился Кеннит. – Да с какой стати? Она что, пострадала от моих рук? Наоборот, я устроил ей ночь, которую она не скоро забудет… – И он потянулся, пытаясь дать облегчение ноющим мышцам. Потом капризно добавил: – Вот кому правда пришлось мучиться и страдать, так это мне!

– Да уж, представление было высший класс, – язвительно хмыкнуло крохотное лицо, изваянное из диводрева. – Ты что, боялся, что корабль ни о чем не догадается, если ты ее не заставишь кричать от восторга? Положись на мое слово: Проказница ежечасно ощущает тебя, причем со всей остротой. И сейчас она клокочет не из-за удовольствия, полученного Эттой, а оттого, как ты старался ради нее…

Кеннит перекатился на бок и спросил потише:

– А ты-то сам насколько тонко чувствуешь корабль?

– Она оградилась от меня, – неохотно признался талисман. – Хотя и не до конца. Она слишком велика… и со всех сторон окружает меня. Поэтому и не может закрыться от меня полностью.

– А Уинтроу? Можешь ты чувствовать его при ее посредстве? Например, что сейчас у него на душе?

– Что?… Что тебе еще надо знать – ты же сам слышал его голос, когда он пришел рассказать тебе о смерти Опала. Он же сам не свой был от горя!

– Да я не про Опала и его смерть, – возразил Кеннит досадливо. – Я видел, как он смотрел на нас, когда я целовал Этту возле Проказницы. Меня несколько удивил его взгляд… Его что, влечет к моей шлюхе?

– Не смей называть ее так!…-тихо прорычал талисман. – Еще раз скажешь такое – и я вообще замолчу!

Кеннит выразился аккуратнее:

– Так он находит Этту привлекательной?

– Он совершенно неопытен, – смягчился талисман. – Он восхищается ею. Насчет плотского влечения – сомневаюсь. – Голосок помедлил. – Та маленькая сценка, которую ты перед ним разыграл, на некоторое время привела его в задумчивость. Он противопоставил увиденное смерти Опала…

– Вот же неудачное совпадение, – пробурчал Кеннит. И замолк, начиная прикидывать, как бы заинтересовать Уинтроу женской прелестью Этты. «Надо бы ей больше украшений надевать, – решил он наконец. – Мальчишек тянет к блестящему. Пусть Этта выглядит драгоценной игрушкой…»

Талисман вдруг поинтересовался:

– А с какой стати ты ее спрашивал насчет ребенка?

– Да так просто. Пришло в голову… Ребенок мог бы пригодиться, а впрочем, все зависит от того, как Уинтроу дальше себя поведет.

– Не очень понимаю, о чем ты, – недоуменно проговорил талисман. – А впрочем, каков бы ни был твой замысел, он наверняка отвратителен…

– Я так не думаю, – отозвался Кеннит. И устроился поудобнее, собираясь уснуть.

Некоторое время спустя талисман все же спросил:

– Так каким образом тебе может пригодиться ребенок? – Кеннит не отозвался, и талисман добавил: – Я все равно не дам тебе спать, пока не ответишь!

Кеннит устало вздохнул.

– Ребенок нужен ради душевного равновесия корабля. Если Уинтроу сделается вовсе неуправляемым, если он будет вмешиваться в мои отношения с кораблем и препятствовать радостному повиновению Проказницы… в таком случае придется его заменить!

– Твоим ребенком от Этты?… – Талисман, кажется, не поверил собственным ушам.

Кеннит сонно хихикнул.

– Да нет же. Странный ты какой-то… – Он опять потянулся, поворачиваясь к Этте спиной. Свернулся калачиком и закрыл глаза. – Отцом ребенка должен будет стать Уинтроу. Так, чтобы младенец принадлежал к той же семье. – И он удовлетворенно вздохнул, но тут же нахмурился: – Воображаю, сколько хлопот будет на борту с младенцем!… Так что лучше бы Уинтроу просто примирился со своей судьбой. Возможности-то у мальчишки огромные. Он умеет думать… Надо лишь приучить его думать так, как нужно мне. Может, следует свозить его к оракулу Других… Возможно, там он убедится, что именно таково его предназначение!

– Давай лучше я с ним переговорю, – предложил талисман. – Чего доброго, сумею убедить его перерезать тебе глотку!

Кеннит снова хихикнул, по достоинству оценив шутку. И уплыл в сон.

Бриз, тянувший с воды, только и делал работу более-менее терпимой. Летнее солнце изливалось с безоблачного неба волнами жара. Когда Брэшену случалось посмотреть на морские волны, блики на воде резали глаза так, что начинала болеть голова. Брэшен морщился и хмурился, но все же не так, как при виде своих рабочих, которые двигались шаляй-валяй, не проявляя ни желания, ни воли к труду.

Цепко расставив ноги, Брэшен стоял на наклонной палубе «Совершенного». Плотно зажмурившись на некоторое время, он затем снова открыл глаза и попытался взглянуть на дело под иным углом зрения. «Корабль, – сказал он себе, – был вытащен на сушу более двадцати лет назад. Он был покинут здесь и заброшен, так что природные стихии творили с ним что хотели. Не будь он сработан из диводрева, на его месте теперь в лучшем случае торчал бы голый скелет. Но и так ему пришлось несладко. Он ведь валялся как раз на границе самых высоких приливов, килем к морю, и на протяжении лет оно нанесло под него целые горы песка…»