что я буду жить у него несколько дней, наверняка не ожидал, что мы прибудем так скоро. Пускай прикажет на завтра подготовить охоту, уж здесь-то я отведу душу! А ты, Кло (это относилось к Клотильде, как обычно, сопровождавшей королеву в её путешествии), напомни, пожалуйста, слугам в замке, что ванну я люблю не очень горячую, и что вместо всяких масел в воду лучше всыпать розовых лепестков — так я привыкла мыться в детстве.

— Но, миледи, — Клотильда понимала, что возражать Элеоноре бесполезно, однако её к этому понуждал долг, — всё же этот лес удалён от герцогского замка и от города. Быть может, хотя бы двух воинов охраны вы с собой возьмёте?

— Чтобы они лязгом щитов и мечей распугали всю дичь в окрестностях? — голос королевы был спокоен, но так холоден, что придворная дама покорно опустила глаза. — Если мой полоумный сынок Иоанн задумает меня убить (чего, надеюсь, не придёт даже в его голову), то пошлёт для этого не двух воинов и не два десятка, а уж точно человек пятьдесят. Меньшего я в его глазах не стою. Так чем тут помогут два воина? Поможет только конь, если окажется проворен. Если же здесь водятся разбойники, то от них тоже можно либо ускакать, либо перестрелять их. Все, Кло, не утомляй и не раздражай меня. Поезжайте!

Убедившись, что стук копыт её небольшого отряда смолк в отдалении и никто не решился, вопреки приказу, тайно следовать за нею, Элеонора развернула коня и углубилась в лес. Это была одна из её любимых некогда пышных дубрав. Здесь она когда-то подстрелила первую в своей жизни дичь — крупную фазанью курицу, которую с гордостью показала отцу, а он одобрительно кивнул: «Подбить дичь на лету — честь и для опытного охотника!»

Здесь прошло немало замечательных дней — она охотилась, собирала цветы, сбежав от свиты, тайком купалась в ледяном ручье, что тёк из небольшого озерца, сливаясь затем с большой рекой. Здесь она сидела в траве, скинув башмаки и упоённо вдыхая пронзительный запах мхов и нагретой солнцем коры, мёда и воды. Здесь же, на большой поляне, под длинной-длинной веткой большого дуба, Элеонора остановила коня в тот день. И на другом конце поляны тоже появился конь. Она ещё решила, что это ей кажется. Конь был такой красивый и всадник тоже! И много-много раз потом она вспоминала, как прозвучал его голос: «Вы кто? Как вас зовут?» — «Я — Элеонора. А вы?» (Ей и в голову не пришло, что учтивый рыцарь должен был назвать себя первым, да и он об этом не подумал — они оба молчали целую вечность, и он просто первым решился заговорить). «Я — Ричард. Ричард Грей». — «Ричард! Какое у вас красивое имя... Вы тоже красивый!» — «Что вы, леди! Разве что-нибудь или кто-нибудь смеет быть красивым рядом с вами?»

Вот она, эта поляна. И дуб. Как здорово, что дубы так медленно растут и так долго не старятся! Прошло пятьдесят три года, а дерево совершенно не изменилось. И эта ветка точно так же нависает чуть не над всей поляной. И шиповник вокруг цветёт так же пламенно. А поляна точно так же покрыта пятнами света и тени, и они колышутся, меняют форму, и лучи солнца, пронизывая дубовые кроны длинными золотыми мечами, падают, вонзаясь в траву. А по ту сторону поляны — будто ворота, сплетение лиан и вьюнов над широкой тропой, и свет, входя под эту загадочную сень, призрачно тает, вызывая ощущение, будто сейчас, сию минуту, кто-то возникнет в таинственном проёме.

Там он тогда и возник. Её рыцарь. И сколько раз потом она ждала этого таинственного мгновения, когда силуэт коня и всадника прорисуется в полутьме тропы. И злилась, если Ричард приезжал на свидание раньше неё — из-за этого терялось мгновение столь желанного чуда. Но как однажды ей стало страшно, когда он совсем ненадолго опоздал!

— Боже мой! — прошептала Элеонора и даже осенила себя крестным знамением. — Неужели я до сих пор этого не пережила? Неужели я хотела сюда вернуться только из-за этого!? Господи, я же не девчонка! И я не сумасшедшая. Что со мной? Господи Иисусе Христе, прости меня, грешницу! Спаси, сохрани и помилуй!

Её губы твердили молитву, меж тем она, не думая и почти не чувствуя того, что делает, послала коня вперёд и натянула поводья точно в том самом месте, прямо под ветвью, простёртой, будто крыло, над поляной.

Они стояли, окаменев, не двигаясь. Конь и всадница. И ждали. Хотя конь совершенно не понимал, чего она хочет, а она отлично знала, что ждать нечего. Время не поворачивает вспять, и там, под зелёной аркой тропы, уже никто не появится.

Негромкий шорох, хруст, птица, внезапно выпорхнувшая из кустов, как раз с той стороны поляны. Что бы это означало?

Рука Элеоноры скользнула вдоль седла, коснулась арбалета. Что-то внутри подсказывало: не стоит его снимать — опасности нет. Однако сердце женщины вдруг заколотилось, словно бешеное. Показалось, что у неё кружится голова, а это было уже из ряда вон — она не испытывала головокружений даже при самой сумасшедшей скачке, даже когда смотрела вниз, стоя над пропастью. Как же это понимать?

В тёмном проёме тропы появилась, очерченная тонким контуром света, фигура. Конь и всадник. Бесшумные и нереальные.

Элеонора снова перекрестилась.

— Я не сойду с ума! — вслух сказала она. — У меня просто нет на это времени. Я должна помочь сыну. А прошлое умерло.

Всадник тронул поводья, и конь медленно выступил на свет. Его мощная фигура была под стать фигуре всадника. Блеск кольчуги, шлем, рука, лежащая на крестообразной рукояти меча... Нет, этого не может быть!

— Ричард! — крикнула Элеонора, не узнавая своего голоса — звонкий и молодой, он прозвучал из той немыслимой бездны, которую только что, казалось, переступил конь неведомого всадника.

— Как вы меня назвали!?

Этот изумлённый вопрос, как и этот голос — мощный