Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ваша искренно Вам все простившая Т. Плонская.
Р. S. Не хотела было Вам писать, но, подумав, решила все-таки сообщить. Неделю тому назад привезли мужа. В госпиталь, которым он заведовал, подлецы немцы пустили несколько снарядов. Один разорвался в перевязочной, в ту минуту, когда муж делал перевязку раненому. Державшая тарелку с ватой молоденькая сестра убита наповал, раненому тут же на столе выворотило всю грудь, а муж и помогавший ему студент-медик оба очень тяжело ранены. Жизнь мужа в большой опасности, все спасение в идеальном уходе... Я день и ночь не отхожу от него, со вчерашнего дня ему немного лучше, и у меня родилась надежда на благоприятный исход... Служа мужу в его тяжелом положении, я как бы вновь обрела себя, вернула свой душевный покой, уже не чувствуя себя такой опозоренной, и если благодаря моему уходу он подымется на ноги, я увижу в этом знамение того, что моя вина мне прощена.
Прощайте навсегда Т. П.
10-го февраля 1915 г.
Милый, дорогой Миша,
мой никем незаменимый
друг — Мефистофель.
Как я безумно рад, что твои раны оказались не настолько серьезными, как мы все думали, и что твое выздоровление идет, как ты пишешь, «гигантскими шагами». Напрасно ты упрекаешь меня за оставление тебя без своих писем, объясняя это, разумеется шутя, будто я по пословице: «С глаз долой — из сердца вон» — позабыл тебя. О том, как я думаю о тебе, ты можешь судить хотя бы из того факта, что я установил правильную переписку с женою, которая посещает тебя, чтобы через нее иметь точные сведения о твоем здоровье. Лично не писал тебе, боясь растревожить тебя, а больше всего опасаясь вызвать тебя на письменные ответы, не будучи уверенным, допустимо ли при твоем состоянии здоровья вести переписку, но раз я знаю из твоего письма, что ты почти поправился и мучившие тебя головные боли, вызываемые контузией, прошли, я с величайшим наслаждением берусь за перо, чтобы излить тебе все, что накопилось на сердце за это время. Меня опять постигло тяжелое разочарование... Видно, моя судьба — встречать на своем пути прозаических женщин, у которых вместо сердца или «советы молодым хозяйкам», как у моей жены, или «тетрадь пошлых, избитых моралей», как у ....... но нет, я не назову тебе ее имени... Может быть, ты сам догадаешься, но в таком случае молчи и ни о чем не расспрашивай. Скажу только одно, что я «ее» полюбил всеми силами измученного сердца, я отдал ей все мои чувства, всю свою душу, я боготворил ее... Был короткий миг, всего три дня, в который она, увлеченная моим чувством, поднялась над пошлостью мещанской морали и преобразилась настолько, что я искренно и наивно поверил в ее любовь и стал созидать величественное здание счастья, но увы, порыв ее оказался слишком кратковременным. Внушенные с детства «правила» вновь поработили ее душу и сердце, и она ушла в свою тюрьму, как пойманный на попытке бежать узник, с тою только разницею, что узник возвращается в тюрьму, проклиная сторожей, поймавших его, а она вернулась добровольно, благословляя изловившие ее «правила» и «принципы»...
Она оттолкнула мою любовь с изощренной, хотя и бессознательной, жестокостью, грубо, несправедливо взвалив вину на меня же, мало даже стесняясь в подборе фраз... Ее письмо, которое я ждал с таким нетерпением, с такой любовью вскрыл и бережно развернул, вместо ожидаемой радости, явилось для меня незаслуженной пощечиной... Ах, что я пережил, читая строки, написанные рукой боготворимой женщины... Слова ее как иглы впивались в мой