— А как же моя учеба?

— Мы замолвим слово перед ректором университета за всех студентов, которые отправятся на Джефферсон, — сказал Татагата. — Вы получите академический отпуск и потом сможете продолжить учебу. Мы прекрасно понимаем, в каком финансовом положении находится большинство из вас, и, если понадобится, мое министерство возьмет на себя все необходимые расходы.

— С чего вдруг такая щедрость? — с непритворным удивлением спросила Елена.

— У нас далеко идущие планы. Джабовский режим должен быть свергнут, но этого мало. Вам придется восстанавливать экономику родной планеты, ее школы и университеты. Джефферсон ни в чем не должен отставать от Вишну и Мали. Нам не нужна под боком планета, населенная невежественными дикарями, не желающими слезать с нашей шеи.

— Теперь я все поняла и благодарю вас за помощь… Пожалуй, моим товарищам пора собираться!

Взглянув с этими словами в глаза отцу, Елена прочла в них не только одобрение, но и гордость. Впервые в жизни у нее затеплилась надежда на то, что когда-нибудь она с полным правом будет говорить: «Я дочь Саймона и Кафари Хрустиновых».

Теперь она не сомневалась в том, что вместе с родителями они заставят Витторио Санторини пожалеть о том, что он появился на свет.

I

Опять идет дождь. Вода ручьями стекает с моего корпуса. Я чувствую ее, но не вижу. Мой корпус почти такой же холодный, как и струи дождя, и тепловым датчикам очень трудно их разглядеть.

Дождь идет уже целую неделю. Я лежу в грязи, как стальной кит, выброшенный штормом на негостеприимный берег. Большую часть времени я провожу в полусне, хотя мои датчики и приведут меня в боеготовность, если рядом со мной появятся незнакомые люди или транспортные средства. Они ощупывают пространства в трехстах метрах вокруг меня, надо мной и даже подо мной. Коммодор Ортон вполне может отправить своих саперов в канализацию под неказистыми двадцатиэтажными громадами близлежащих жилых домов, напичканных, как бочки селедкой, джефферсонскими безработными. Под землей саперы могут легко прорыть туннель туда, где когда-то стоял мой ангар. Если подо мной взорвется еще одна октоцеллюлозная бомба, моей боевой карьере придет конец. Конечно, она не разнесет меня на куски, но выведет из строя столько систем в моем корпусе, что на этот раз правительству Джефферсона уж точно не хватит денег на запчасти.

Поэтому я внимательно прислушиваюсь и к тому, что происходит под землей.

Кроме того, вокруг меня денно и нощно дежурит кольцо сотрудников полиции государственной безопасности. Я не вполне понимаю, зачем они тут нужны. У меня вполне исправные пулеметы на носу, корме и правом борту. Я вполне способен сам расстрелять любой приближающийся ко: мне объект, если тот, конечно, обнаружит враждебные намерения.

Впрочем, осторожность правителей Джефферсона можно понять. Воспользовавшись моей беспомощностью, командир повстанцев перешел в наступление и нанес ряд ударов в крупнейших городах планеты. На штабы обнаглевшей от собственной безнаказанности и вконец обленившейся полиции государственной безопасности посыпался град сверхскоростных ракет и октоцеллюлозных гранат.

На сегодняшний день уже уничтожено восемь зданий и пятьдесят три автомобиля, а также убито сто двенадцать сотрудников ПГБ. Дважды или трижды в день снайперы повстанцев обстреливают правительственные патрули. Навстречу джабовским аэромобилям взлетают ракеты, а самоходки повстанцев громят склады полиции с оружием и боеприпасами.

В средствах массовой информации раздаются призывы нанести ответный удар, но на самом деле никто не знает, где скрываются повстанцы. В парламенте ежедневно ведутся горячие дебаты о том, как лучше подавить восстание. В основном предлагаются неэффективные и даже опасные меры. Впрочем, наибольшую поддержку получают именно те предложения депутатов, от которых содрогнулся бы сам царь Ирод.

Тем временем ничего не предпринимается, а партизанская война ширится и набирает силу.

В ответ испуганные собственным бессилием сотрудники полиции госбезопасности срывают злость на беззащитном гражданском населении.

Суды не справляются со своей работой, а тюрьмы и лагеря переполнены фермерами, сочувствующими им лицами и даже горожанами, осмелившимися хоть как-то выразить свое недовольство существующим положением. Даже я удивлен тем, как стремительно Джефферсон скатывается в бездну беспросветного кризиса. При этом я чувствую себя совершенно беспомощным.

Я отправил на Вишну по ускоренной космической связи подробнейший список своих повреждений и деталей, необходимых для их устранения. Техники и запчасти уже вылетели с Вишну. Мне остается только спокойно ожидать их прибытия…

Внезапно в центре фешенебельного пригорода Мэдисона гремит мощный взрыв. Взрывная волна с силой бьет по моим кормовым датчикам. Эпицентр взрыва находится в трех километрах от меня. Там под охраной полиции госбезопасности за высокими стенами живут в роскошных домах звезды джефферсонского кинематографа и высшие руководители ДЖАБ’ы. За взрывом воцарилась зловещая тишина. Такое впечатление, словно вся столица напряженно прислушивается к отзвукам этого страшного грохота. Ливень по-прежнему неумолимо хлещет с серо-свинцового неба. Пусть хотя бы он поможет пожарным потушить огонь среди развалин. Нынешняя акция слишком отличается от предыдущих действий повстанцев, которые ликвидировали только отдельных джабовцев. Сейчас от взрыва пострадал целый район. Я все еще обдумываю, что из этого вытекает, когда в эфире раздается чей-то злорадный юношеский голос.

— Джабовские свиньи, вы подлые убийцы! Ну что, получили?! А вы-то думали, что страшнее фермеров ничего не бывает! Ха! Коммодор Ортон по сравнению с нами просто паинька! Мы — «городские волки» и не щадим никого! Берегитесь! Вам пришел конец!

Передача с подпольной радиостанции прервалась так же неожиданно, как и началась.

У Витторио Санторини появился новый враг.

Несмотря на сильный дождь, в центре взрыва полыхают пожары. Я слышу завывание сирен пожарных и «скорой помощи». Судя по всему, взорвавшаяся бомба еще мощнее той, что подбросила меня в воздух. Приходится задуматься, действительно ли меня подорвали люди Ортона. Пресловутый Фрэнк совсем не походил на фермера, а фермерам так же трудно маскироваться под горожан, как горожанам под фермеров. Кроме того, Сар Гремиан лично проверял на политическую благонадежность прибывшую ко мне бригаду механиков. Вряд ли он допустил бы в нее человека из Каламетского каньона!

На самом деле, я удивлен тем, что недовольные городские жители перешли к вооруженному сопротивлению только сейчас. Впрочем, существующие всю сознательную жизнь на государственное пособие и проводящие дни в полной праздности люди наверняка так отупели, что им просто не приходила в голову мысль взяться за оружие. Должно было пройти много времени, чтобы и до них наконец дошло, что жить так дальше нельзя и они сами могут попытаться что-то изменить.

Судя по всему, кто-то наконец это понял.