у меня. Женщины их видят и не могут удовольствоваться только мною и уехавшими сыновьями, а поскольку мы с гонцами [живем] в одном доме, то я не могу по целым суткам за ними присматривать. В таком же положении находится большинство жителей. Раз установился такой порядок, то как я себе представляю, через несколько лет в этом городе не найдется ни одного законнорожденного ребенка, а все будут внебрачнорожденными от турок и бастрюками».[1087] Для сравнения он рассказал еще несколько рассказов о таких делах.

«В пору султанов, окрестности Нишапура были местом пребывания султана, и эмиры и турки располагались в домах жителей, но не так, как ныне. Однажды в одном доме остановился какой-то турок. Жена хозяина дома была новобрачной и красивой. Турок воспылал к ней страстью и хотел под каким-то предлогом услать мужа. Муж знал, в чем дело, и не уходил. Турок стал бить мужа: «сведи-де моего коня и дай воды». Муж не мог оставить жену, а делать было нечего. Он сказал жене: «Я останусь дома, сведи ты коня и дай воды». Женщина взяла коня и повела к водопою. По обычаю новобрачных на ней было надето красивое платье, и она принарядилась. Случайно мимо проезжал султан, и взор его упал на женщину, он подозвал ее и спросил: «Как это ты, новобрачная жена, а взяла лошадь и ведешь, чтобы напоить». Женщина ответила: «Из-за твоего тиранства». Султан удивился и расспросил о подробностях дела. Она рассказала свою повесть. Эти слова подействовали на султана, он загорелся рвением и повелел, чтобы впредь ни одна душа из [его] приближенных и слуг не останавливалась в Нишапуре и чтобы все эмиры и турки построили себе дома в тамошних окрестностях. По этой причине выстроили Шадьях Нишапурский, который в настоящее время является городом». Старик рассказывал о таких делах и плакал, но никак не подействовал на тех эмиров и везиров.

В общем, когда государь ислама, ‛да укрепится навеки его царство’, принимал меры для наведения порядка во владениях, то первое мероприятие в отношении гонцов он повелел такое: «Из ста-двухсот напрасных гонцов-аванов, которые до этого ездили по областям, чтобы не ездил даже один, разве только пошлют по неотложным государственным делам». Эти гонцы ездят только спешно[1088] на ямских курьерских лошадях,[1089] так что не видят ни деревень, ни городов и останавливаются они лишь на столько, чтобы поесть, или переменить лошадей, или оправиться.[1090] Если же изредка какой-нибудь гонец поедет по [делам] налогов, то [государь] повелел построить в городах дворы для гонцов и заготовить ковры, постельные принадлежности и все необходимое, чтобы они там останавливались. Он назначил отпуск определенной суммы денег, чтобы ее постоянно расходовали на дворы для гонцов и их благоустройство, и издал указ, чтобы баскаки для себя и челядинцев построили дома или брали в наем. ‛Славою господа и милостью его’ эти стеснения устранены, народ обрел покой и забыл те мучения. Ни один черби не имеет смелости потребовать от кого-либо куска хлеба или мана соломы. Даже названия от чербиев не осталось. Благодаря спокойствию и душевному благополучию люди строят хорошие дома, воздвигают эйваны, занимаются разным благоустройством и разбивают прекрасные сады. Решительно ни у кого не хватает смелости ставить [вьючных и верховых] животных в садах жителей. Дом, который раньше стоил сто динаров, теперь не отдают за тысячу динаров. Люди, находившиеся в отсутствии, которые уже пятьдесят и больше лет, как покинули родину и бродили из города в город, все по своей воле возвращаются в свои прежние города и места и с полной искренностью, от души, за державу государя ислама творят молитву, да будет она услышана!

Рассказ тридцать девятый. О запрещении погонщикам ослов и верблюдов и вестовым стеснять народ

Прежде вокруг каждого почтенного человека, берегущего свою честь, и ходжи, шедшего на базар по делу или в баню, собиралось несколько погонщиков верблюдов: «Нам-де надобно столько-то денег, чтобы |S 682| спустить их на красавцев, вино, музыкантов, хлеб, мясо, приправы и прочие наши нужды, и дать должен ты». Если он не давал или отговаривался, они чинили безрассудства. В конце концов они либо получали деньги, либо его сильно избивали. Часто бывало, что у него не было денег, и он принужден был брать в долг. Лишившись денег, доброго имени и чести, он не мог уйти с базара. [Погонщики] шайками стояли у дорог, и каждый, кто таким способом, как рассказано, избавлялся из рук одной шайки и подъезжал к другой, снова испытывал то же самое, когда подъезжал к шайке погонщиков верблюдов, и еще хуже бывало, когда он подъезжал к шайке нарочных и вестовых. Часто случалось, что человек в один день попадался всем этим шайкам, потому что сделав это своим ремеслом, они сидели у всех дорог и базаров и выжидали добычу. Все они принадлежали хатунам, царевичам и эмирам, и, если кто-нибудь находил в себе силы дать им отпор, то не видел пользы в споре, ибо они [хатуны, царевичи и эмиры] обижались и полагали что так уж положено, чтобы их погонщики ослов и верблюдов и вестовые поступали таким образом и что они смеют это делать. В праздничные дни, на новый год [мусульманский], на новый год [монгольский] и в тому подобные [дни] они наряжали животных и шайками обходили дома знатных людей. Если хозяин дома показывался, они после назойливого приставания, получали то, что хотели, и произносили сто тысяч пустых речей и бредней и поношений, чтобы получить еще больше. [Таким образом] они неминуемо лишали хозяина доброго имени и кое-что получали. Если же хозяин не оказывался дома, или он не появлялся из страха перед ними, они брали в залог все, что находили, и отдавали в заклад кабатчикам и виноторговцам за большие деньги. Когда владелец [этих вещей] шел их вызволять, он слышал две тысячи поношений, претерпевал неприятности и отдавал в два-три раза больше денег, чем рассчитывал, чтобы только получить обратно свои вещи. Часто бывало, что они забирали носильное платье, одевались сами, или надевали [его] на девок[1091] и ни за что не отдавали. Каждый год в течение пяти-шести дней до установленных [праздников] и пяти-шести дней после них ни один человек не отваживался проезжать по дорогам, потому что его стаскивали [с лошади] и делали с ним все, что можно ожидать от подобного люда. С этими повадками они обходили [также] лавки, и от их бесчинств базары замирали, таможенные сборы падали, и