Несмотря на то что принципы правления изменились, поступки короля и его желания по-прежнему имели колоссальное значение. Личные качества отдельных монархов, так же как и характеры членов их ближайшего окружения – жен, братьев, детей и кузенов, определяли специфику царствования и изменяли окружающий их мир. В этом смысле политический процесс оставался крайне непредсказуемым и нестабильным. Однако теперь явственнее, чем когда-либо прежде, королевская власть была отделена от короля, а механизм и философия царствования – от его персоны. Каждого последующего короля Плантагенета все сильнее ограничивала система институтов, вовлекавших в управление страной широкое политическое сообщество. Парламентам, куда входили выборные представителей графств, а не только великие бароны и церковные магнаты, принадлежало право вводить налоги; предполагалось, что в обмен на эту привилегию они могут рассчитывать, что их недовольства будут услышаны и устранены. Они могли требовать отчета от правительства, увольнять неподходящих министров и отстранить от дел самого короля: даже самые успешные и способные из последних королей Плантагенетов, Эдуард I и Эдуард III, переживали кризисные моменты в 1297, 1341 и 1376 годах. В XV веке не только ратное поле, но и парламент станут плацдармом политических битв.

Кроме парламента, Плантагенеты подарили Англии комплексную, глубоко укоренившуюся систему правления на местах. Правительство больше не было монополией одних только священнослужителей и клерков, входивших в свиту короля, и великих магнатов, осуществляющих власть на определенной территории. Теперь правительственные обязанности делили между собой профессиональные чиновники в Вестминстере и обычные люди в графствах – местные жители, представлявшие интересы короны. Судей и стряпчих, клерков и счетоводов, шерифов, бейлифов, коронеров и судебных приставов отбирали из людей среднего социального слоя: происхождение теперь могло обеспечить им не только военную, но и профессиональную карьеру. В результате политическое сообщество, в правление нормандцев включавшее горстку влиятельных епископов и баронов, настолько расширилось, что даже зажиточные крестьяне – как те, что взбунтовались в 1381 году, – чувствовали, что представлены в королевском правительстве и имеют право высказать свое неудовольствие. Принципы Великой хартии вольностей, регулярные переиздания которой в XIII веке вывешивались на дверях чуть ли не каждой церкви в стране, проникали в мировоззрение каждого, независимо от его социального класса и происхождения. Когда в 1450 году, в правление Генриха VI, вспыхнуло восстание под началом Джека Кэда, стало очевидно, что низшие сословия Англии осознают свое место в английском государственном устройстве глубже, чем когда-либо в истории. Нормандская Англия была не более чем колонией, управляемой сверху и на расстоянии, но Англия Плантагенетов, благодаря развитым институтам государственной власти, стала одним из самых политически развитых королевств Европы.

Окончательно оформилась и символика английской монархии. В стране теперь имелись два национальных святых: Эдуард Исповедник и святой Георгий. В совокупности они представляли собой два лика монархии Плантагенетов: набожный, помазанный, освященный король и воин, угодный Богу. Святые английской старины, такие как святой Эдуард Мученик или святой Эдмунд, были практически позабыты, а святой Эдуард Исповедник и святой Георгий искусно вплетались в английскую историю, взирали со стен грандиозных сооружений, проникали в иконографию монархии. Оба они долго еще будут пленять воображение англичан – особенно святой Георгий, который станет знаменем английской военной славы. «С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича: «Господь за Гарри и святой Георг!"»[14], – писал Шекспир, вспоминая Генриха V в зените славы, отдавая дань английским победам в Столетней войне. Слова поэта увековечили в воображении народа культ, развитию которого способствовал Эдуард III, основавший орден Подвязки.

Два очага английской монархии обрели священный статус благодаря святым, культ которых оформился в эпоху Плантагенетов. Культ Исповедника возник в правление Генриха III, и со временем вокруг великолепной гробницы святого в сердце обновленного аббатства выросла родовая усыпальница Плантагенетов. Интересно, что короли не получали доступа в этот некрополь автоматически. Эдуард II, хоть и был назван в честь Исповедника, вел слишком порочную жизнь, чтобы умереть как король. В наказание за позорное царствование его похоронили отдельно от остальных членов семьи, в Глостерском аббатстве. Ричарду II в 1400 году тоже не позволили упокоиться в Вестминстере: в великолепной двойной гробнице из пурбекского мрамора с медными эффигиями, которую он заказал в 1395 году, лежало тело одной только Анны Чешской. Ричарда, сообразно его грехам, похоронили в Кингз-Лэнгли, там, где упокоился отъявленный злодей Пирс Гавестон. Только в царствование Генриха V, который взошел на престол в 1413 году, тело Ричарда перезахоронили в Вестминстере, с запозданием поместив его рядом с женой и с Исповедником, у могилы которого он молился о защите перед встречей с Уотом Тайлером в Смитфилде в 1381 году.

Если королевская усыпальница в Вестминстере была местом, где славили святого Эдуарда, то более позднего национального святого воспевали в резиденции ордена Подвязки, в часовне Святого Георгия в Виндзоре. (Позже английских монархов стали хоронить не только в Вестминстере, но и в перестроенной Эдуардом IV часовне.) Основав орден Подвязки, посвященный святому Георгию и рыцарскому кодексу чести, Эдуард III изменил отношения короля-воина с верхушкой английской знати. Орден помог окружить ореолом почета и славы жестокие, опустошительные войны с Францией, которые вел Эдуард и его сыновья. Пожалуй, можно сказать, что святой Георгий потеснил мифического короля Артура в роли символа английских завоевательных войн. Несомненно, культ Артура – народного героя, ловко украденного у валлийцев при Эдуарде I, – развивался на всем протяжении эпохи Плантагенетов: из излюбленной темы устного народного творчества артуриана превратилась в безотказную метафору великолепия английской монархии. (Фольклор тоже развивался, обогатившись запретными балладами вроде песен о Робине Гуде.) Однако культ святого Георгия, окрепший в правление Эдуарда III, обладал большим потенциалом. Артур обеспечил Эдуарда I удобным поводом для завоевания Уэльса и подчинения Шотландии; стяг святого Георгия оказался еще полезней: он объединил общей целью короля, аристократов и простых рыцарей и наконец обеспечил Англию причиной воевать за Ла-Маншем – причиной, которую королям Плантагенетам не удавалось отыскать с 1204 года, когда Иоанн потерял Нормандию, запустив болезненный процесс распада англо-нормандского королевства.

В эпоху Плантагенетов сложился культ не только святого Эдуарда и святого Георгия. К ним примкнули герои, память которых стала священной, даже если их не канонизировали официально: великие люди, выступившие против Плантагенетов. Могила Томаса Бекета в Кентербери стала прибыльным и фешенебельным местом паломничества. Гробница строптивого архиепископа, убитого Генрихом II, была омыта кровью и окутана преданиями, и многие континентальные достопримечательности, лежавшие на путях пилигримов между Сент-Шапель в Париже и Сантьяго-де-Компостела в Галисии, уступали ей в святости. Все Плантагенеты, начиная с самого Генриха II, приходили к гробнице святого Томаса, чтобы помолиться о стойкости или поблагодарить за победы; ореол святости не развеется вплоть до 1538 года, когда Генрих VIII прикажет разрушить гробницу святого во время роспуска монастырей. Усыпальницу снесли, а кости Бекета выбросили в реку. Сегодня только маленькая свеча и мемориальная доска отмечает место, где некогда было святилище, но имя Бекета по-прежнему одно из самых славных в английской истории, а его убийство остается одним из ключевых событий английского исторического канона. Даже в наши дни Бекет определенно известнее двух других противников Плантагенетов – Симона де Монфора и Томаса Ланкастерского, хотя и в том и в другом случае рассказывали, что вокруг останков и могил этих двоих происходили чудеса.