Даже долгими ночами ожидания молодая женщина не находила таких слов, которые сами собой срывались с губ в первый день Нового года. Когда Рафаэль, свернув с дороги на заснеженную поляну, остановил коней и спрыгнул на землю, влюбленные смущенно отпрянули друг от друга, вызвав у байланте очередной взрыв смеха.

– Что-то мне размяться захотелось. Сандер, оставляю сестрицу на тебя. Смотри мне, если что не так, убью.

– Согласен, убивай.

– А, убьешь тебя, пожалуй. Ты всегда и все ТАК делаешь. – Последние слова Даро и Александр уже не слушали.

Рафаэль, посмеиваясь, углубился в лес. Постепенно безудержное веселье, вызванное праздничной ночью и дневной гонкой, куда-то ушло. Нет, Рито Кэрна не завидовал сестре и другу, он вообще не умел завидовать. Просто сыну герцога Энрике было жаль, что в его жизни ничего подобного не было и не будет. Слишком уж ветреным он уродился, чтобы отдать себя одной-единственной любви. Сандер – другое дело, такие влюбляются раз и навсегда, а он... Вряд ли о какой-нибудь женщине, пусть трижды красавице и умнице, он способен думать дольше месяца, ну и ладно! Каждый таков, каков он есть, не больше и не меньше, а жениться из династических побуждений ему не нужно. Отец его проклял и отлучил от семьи, но и в плохом есть хорошее. Он свободен и может жить в свое удовольствие.

Придя к столь обнадеживающему выводу, Рафаэль вернулся на грешную землю и осмотрел окрестности. Поляна, на которой он оказался, была немного уже той, на которой он оставил Даро и Сандера. Поляна как поляна, но снег на ней был истоптан, причем как-то неправильно. Рито не считал себя следопытом, но даже ему хватило ума понять, что собачьи и лошадиные следы должны были быть много глубже. Он проваливался чуть ли не по колено, а таинственные кони лишь слегка тронули копытами снежную целину. Приглядевшись, мириец увидел на противоположном краю поляны десятка полтора одинаковых снежных холмиков, покрытых грязным сероватым налетом. Весной в городе такое бывает сплошь и рядом, но в лесу...

Мириец с несвойственным ему вниманием разглядывал ноздреватый снег, но ближе подойти не тянуло. Потом ему показалось, что он слышит тихий разговор на неизвестном языке. Говорили двое, и один голос он узнал. Скиталец, вечный капитан, спасший их. Неужели он забрался так далеко от моря, в заснеженный холодный лес? И еще здесь было что-то отвратительное, извращенное и опасное. Было, но исчезло, осталась лишь грязь на снегу. Рито прикрыл уставшие от белизны глаза, и ему показалось, что он видит цветущий сад и самого себя, задумчиво теребящего кисть лиловых цветов. Самого себя? Да, возможно, но лет через десять. Он стал старше, между бровей и у крыльев носа залегли складки...

С дерева обрушился пласт снега, и Рито, вздрогнув от неожиданности, вернулся на грешную землю. Птица... Большая, явно не хищная. Тетерев или глухарь. Пусть себе летит. Странные холмики и следы были забыты, равно как и видения, к которым мириец благодаря матушке и Дафне с детства испытывал острое отвращение. Пора было возвращаться, Даро и Сандер наверняка уже вновь рады его видеть.

Нэо Рамиэрль

Стрела свистнула и вонзилась в ствол старого дуба. Следом с тетивы сорвалась вторая, расщепившая первую, и третья, расщепившая вторую. Аддар со смехом опустил лук.

– Тут мне с тобой не поспорить, – покаянно сказал Рамиэрль.

– Зато меня легче убить, чем научить делать с мечом то, что делаешь ты.

– А так никто не может, – гордо заявил Норгэрель, – только он.

– Глупости говоришь. Эмзар и Клэр владеют клинком не хуже, не говоря уж о Рене Аррое и некоторых его потомках... Меч и шпага не признают шуток. Если ты ни разу не удерживал смерть на расстоянии клинка, он твоим продолжением не станет. У меня была сумасшедшая жизнь, Аддари, она меня многому научила, в том числе и убивать, чтобы не быть убитым.

– Я тебе завидую. Когда я родился, Луциана была свободна от чудовищ, а отступники низвергнуты в Бездну. Нам не осталось ничего, кроме возни с людьми и охраны рубежей. Говорят, когда-нибудь Тьма попробует вернуться и нужно будет ее встретить, но иногда мне кажется, это время никогда не наступит.

– Не стоит призывать бурю. Уверяю тебя, сражаться и убивать не такое уж приятное дело.

– Но ты и твой брат ищете дорогу назад, хотя у вас идет война.

– Ищем, потому что это НАША война, и мы должны успеть. А тебе я искренне желаю никогда не увидеть меч, подвешенный над твоим миром.

– Отец соберет Светлый Совет в первое новолуние после дня Перелома Года. Я уверен, они обратятся к Свету с просьбой открыть Врата.

– И как скоро Свет даст свое согласие, если, конечно, даст?

– Этого никто не знает. Мы давно не обращались к Светозарным, но они не откажут, ведь ваше дело правое.

Рамиэрль только вздохнул – наивность Аддара даже не забавляла. Он был очень славным, этот Солнечный принц, и Роман не хотел вырывать его из простого и удобного мира, где все делится на Свет и Тьму, и повелители Света мудры, милосердны и всемогущи. Звездный Лебедь, сколько же им с Норгэрелем предстоит любоваться луцианскими цветочками?!

– А открыть дорогу без разрешения Светлый Совет не может?

– Не знаю. – Аддар и впрямь не знал, а лгать и лицемерить в отличие от дядюшки и мачехи не умел. – Я не слышал, чтобы кто-то говорил о чем-то подобном. Все Врата были закрыты, как только в них отпала нужда.

– Мы воспользовались одними из них, и ничего не произошло. Зачем просить разрешения, если можно просто открыть?

– Отец, может, и открыл бы, но Ильгэйбэ и Тэноллиан не позволят. Ильгэйбэ везде видит Тьму, а Тэноллиан... Не знаю, чего он хочет, но он очень не любил мою мать, а она его. Раньше отец не слушал брата, но несколько раз подряд дядя оказался прав. Он очень недоволен, что вы здесь.

– Я заметил, – улыбнулся Рамиэрль, – и, кроме того, надеется вытянуть из Норгэреля то, чего тот и сам не знает.

– Пусть, – улыбнулся Лунный, – я и вправду слишком мало знаю о том, о чем меня спрашивают.

– Тэноллиан был против созыва Совета, но отец после того, как ты спас Ильгэйбэ, не мог тебе отказать. Увидишь, они пошлют призыв к Престолу Сил.

– Надеюсь, хотя, знай я дорогу, мы бы ждать не стали.

– А я рад, что вы здесь, – Аддар задумчиво погладил прыгнувшую ему на плечо куничку, – мне ни с кем и никогда еще не было так интересно.

– Я тоже рад, что мы встретились, но у меня сердце не на месте, как вспомню о Тарре и тех, кто там остался. Мы даже не знаем, сколько времени прошло там, пока мы болтались между мирами.

– Твои друзья – люди?

– Мои друзья и мои враги слишком разные, чтоб я мог сказать что-то в этом роде. Самую большую беду принесла мне моя собственная сестра, а самым близким другом стал человек. Это потом я узнал, что в нем течет и наша кровь, и кровь Старых богов Тарры, тех самых, кого вы записали в темные властители. Норгэрель знает, о ком я говорю...