– И все равно белые собаки не к добру.

– Может, и так, девочка, может, и так.

2886 год от В.И.

29-й день месяца Сирены.

Эр-Атэв. Эр-Иссар

Яфе-ар-Усман-ар-Амир-ар-Каркс-гар-Майхуб учтиво приветствовал седого смуглого старца.

– Да пребудут дни почтеннейшего Абуны чистыми и обильными, как воды небесной реки Гар. Брат моего отца, да станут его заботы легче голубиного пера, по приказу Величайшего из Великих на закате повел своих всадников в погоню за агорскими собаками, посмевшими нарушить указанную им от века границу. Но день примирения ночи и дня[105]– день мудрых советов, и я готов их впустить в ум и сердце. Мой слух преклоняется к твоим устам.

– Соловей на ветвях моего сердца воспрянул от радости, узрев сына великого Усмана. Но младший из львов рожден с булатом в руке, а не с пергаментом. Будет ли ему приятен наш разговор?

– Мудрейший, да пребудет... – красивое лицо молодого атэва отражало мучительную работу мысли, но потом Яфе махнул рукой и громко расхохотался, показав ослепительные зубы, – да пожрет меня мерзейший из саданов, если я смогу вести ишачью беседу и дальше. Конь и сабля и впрямь мне понятнее звезд и сказок, но Али просил, а я обещал. Если я не все пойму, то все запомню, а Наджеду нет веры в дядином сердце. И в моем тоже.

Придворный мудрец и астролог калифов Эр-Атэва, помнивший еще деда нынешнего владыки, неистового и жестокого Каркса, покачал головой. Принц Яфе был любимцем Эр-Иссара, но засыпающий возле гнезда черных скорпионов был в меньшей опасности, чем сын Усмана, способный укротить любого коня, но не подлость старшего брата и его змееподобной матери. Усман, пятьдесят и еще семь раз видевший, как зацветают мимозы, пока не назвал преемника, но весь Эр-Атэв уверен, что следующий калиф будет носить имя Яфе. И это хорошо, ибо повелитель повелителей должен быть львом, а не шакалом.

– Моя речь будет долгой и путаной, не соизволит ли молодой лев усладить себя чашей вина со льдом?

– Моя благодарность безмерна, мудрейший. Но я не буду сидеть, пока тот, кто старше меня, не опустится на подушки.

Абуна не стал чиниться. С Яфе всегда было просто. Веселый и порывистый, он отнюдь не был глупцом и понимал много больше, чем можно было от него ожидать. Звездочет подал гостю узорчатую чашу, предварительно отпив из нее, и, кряхтя, уселся напротив сына Усмана. В последнем трудно было заподозрить книгочея, и тем не менее из двоих принцев именно младший любил знание ради знания, хотя более всего рожденный под знаком Иноходца Яфе ценил породистых скакунов и оружие армских гор.

– Ты молчишь, мудрейший, – темные глаза Яфе сощурились, – значит ли это, что звезды предвещают беду?

– Они не обещают покоя, – это так, – вздохнул старец. – Из ничтожного яйца, если его вовремя не разбить, вырастает Болотный Лев, коего можно поразить лишь в глаза и пасть. Но не в силах ничтожного Абуны сказать сыну повелителя, где укрыта кладка.

– Но в его силах сказать, когда гады вылупятся и подрастут настолько, что станут опасны.

– Ты видишь дальше, чем я мог надеяться, Яфе, сын Усмана, – голос старого звездочета дрогнул, – гады войдут в полную силу, когда ты встретишь тридцать пятую весну, но никто не может поклясться, что ты ее встретишь.

– Но может ли кто-то поклясться в обратном?

– Нет, ибо я не устаю повторять: звезды предупреждают, но не приказывают. Четыре раза Та, Кто Приходит За Всеми, поднимет саблю над твоей головой, прежде чем твоя звезда сойдется со смертной звездой Эр-Арсий. Это все, что я могу сказать о тебе. Дважды Уводящая Всех взглянет в глаза Повелителю Повелителей и трижды его брату.

– А тот, кого шутка садана сделала первым сыном моего отца? Нужен ли он Уводящей, или она брезгует падалью?

– Если твою звезду не затмит Эр-Сия, она поднимется выше звезды Гобаб, ведущей принца Наджеда сквозь тьму и свет. Большего я не знаю.

– Расскажи мне про Смертную Звезду, мудрейший. Но сначала ответь, когда моя сабля встретит первый удар?

– Когда звезда Эр-Риш будет идти через созвездие Дракона, обгоняя Солнце. Тридцать и еще девять дней на вершине лета Повелителю Повелителей и его сыну не следует снимать кольчугу и пить из неизвестных колодцев. Если же отважный Яфе хочет услышать о Смертной Звезде, ему придется призвать на помощь деву терпения...

– Я должен знать все, – просто сказал Яфе, отодвигая пустую чашу, – ведь это связано с клятвой Льва и Волка.

– Да, можно сказать и так, хотя великий Майхуб и дей Аррадж вряд ли спрашивали совета звезд. Но великие сердцем чуют то, что ничтожные вычисляют...

Они проговорили до глубокой ночи, которую глупые хансиры[106]почитают началом нового года. Затем сын калифа покинул обитель мудрости. Старый звездочет видел, как тот садился на коня, что-то говоря ожидавшим его «Неистовым»[107]. Ударил медный тимпан, вспыхнули факелы, ночной ветер подхватил и расплескал три темных бунчука. Яфе оглянулся, посылая прощальный привет гостеприимному хозяину, и у того сжалось сердце.

Сын Усмана был силен, красив, молод и готов к бою, но в мозгу астролога пылала смертная звезда Эр-Сия, медленно, но уверенно вползавшая в созвездие Иноходца, чье сердце, алая звезда Эр-Яфе, дала имя уехавшему принцу.

2886 год от В.И.

29-й день месяца Сирены.

Арция. Мальвани

До конца года оставалось три оры, и были они вьюжными и неласковыми. В такую ночь одно удовольствие сидеть за праздничным столом, вспоминая хорошее и надеясь на лучшее, но пробиваться сквозь метель навстречу ледяному ветру, вздымавшему тучи колючего снега, не доставляло удовольствия ни людям, ни лошадям. И это не говоря о том, что выходить в последнюю ночь года на улицу считалось дурной приметой. Неудивительно, что улицы Мальвани были пусты.

– Они не приедут, – в голосе Даро чувствовалась обреченность.

– Если они не приехали сегодня, это не значит, что они не приедут завтра, – спокойно заметила Миранда Мальвани, поправляя свечи на разукрашенном серебристыми бумажными цветами и разноцветными цепочками и погремушками Звездном Древе[108], – надо же, как холодно! Я ни разу не встречала здесь Новый год, но местные такого снегопада в эту пору не припомнят. Метет третий день, эскотская дорога завалена...