Благодарение Господу, мы оторвались от морского дна. Мы были легче, чем вода, которую мы вытесняли — у нас были признаки плавучести!

Я смотрел на глубиномер из-за плеча Командира — я и еще полдюжины других людей. Стрелка продолжала вращаться против часовой стрелки, набирая скорость. В центральном посту никто не двигался. Молчание ничто не нарушало — даже шепот.

Стрелка все еще двигалась с болезненной неохотой. Мне хотелось повернуть ее назад рукой, как будто это подняло бы нас быстрее.

А это что? Неужели она остановилась — неужели мы больше не поднимаемся? Невозможно! У нас же теперь положительная плавучесть — мы должны продолжать всплытие.

«Двести пятьдесят метров,» — произнес Стармех, как будто мы этого еще не знали.

«Двести десять… двести… сто девяносто…»

Осмотр через перископ был невозможен, вспомнил я. Оба перископа были выведены из стоя, так что Командир не сможет проверить, чисто ли на поверхности. Я быстро прогнал эту мысль и снова сосредоточился на глубиномере. Мы продолжали подниматься.

«Сто шестьдесят,» — прошептал Стармех.

Командир занял позицию под люком, когда стрелка коснулась отметки в 130 метров.

Минуты тянулись, как мягкая резина.

Мы все еще были напряжены. Я не осмеливался переступить с ноги на ногу. Командир выглядел бесформенно с надетым поверх овчинной жилетки спасательным снаряжением.

На 60 метрах он приказал Айзенбергу приглушить освещение центрального поста. Все, что осталось — это свет, просачивавшийся через двери в переборках, едва достаточный, чтобы обрисовать фигуры людей вокруг меня.

В конце концов, я все же решил переступить с ноги на ногу — медленно и осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания.

Германн возился с гидрофоном. Я знал, что у него должно быть сейчас множество контактов, но он будет докладывать только в том случае, если один из них окажется рядом. Он не произносил ни слова. Похоже, что нам повезло.

«Двадцать метров… восемнадцать…»

Столб воды в трубке Папенберга падал. Командир церемонно поднялся по трапу.

«Верхний люк вышел из воды,» — доложил Стармех.

Я судорожно вздохнул. К моим глазам подступили слезы. Слепой снова прозреет, наполовину погибший от удушья вдохнет благословенный воздух…

Подлодка начала двигаться. Она мягко покачивалась туда-сюда. Затем послышался приглушенный шелест волн, разбивавшихся о корпус.

Все произошло быстро, как обычно. Стармех доложил: «Лодка на поверхности!» и Командир приказал вниз: «Выровнять давление!»

Быстрый доклад. Верхняя крышка быстро открылась еще до того, как давление было выровнено наполовину. Воздух опустился на нас плотной массой. Мои легкие стали закачивать его, затем остановились, как будто бы изобилие кислорода было для них чересчур. Я зашатался. Боль от дыхания вынудила меня встать на колени.

Я ждал жестокого сияния осветительных снарядов. Почему от Командира нет никаких приказов? Увидел ли он что-то?

Подлодка продолжала мягко покачиваться с борта на борт. Я слышал мягкие удары волн о корпус.

Наконец низкий голос Командира: «Приготовиться продуть до полной плавучести!»

Снова мое горло сжалось от подавленного ликования.

Все еще никакого света из верхнего люка.

«Стоять на товсь у главных заслонок затопления». И затем: «Всем оставаться на местах в готовности к погружению».

Готовность к погружению? Холодок тревоги пробежал по моей спине. Неужели поверхность еще не принадлежала нам? Неужели следующие несколько мгновений могут отнять у нас благо, только что нами приобретенное?

Не беда. Этот глоток воздуха был моим, и этот, и этот. Влажный черный ночной воздух! Я расширил свою грудную клетку и пил столько воздуха, сколько могли вместить мои легкие.

Волны продолжали плескаться о корпус. Я благоговейно прислушивался к ним. Мне хотелось обнять Стармеха…

Затем сверху донеслось: «Приготовить к пуску главный двигатель». Я передал приказ дальше громче, чем это требовалось.

Цепочка голосов передала его дальше в машинное отделение. Йоханн и его команда теперь должны открыть выхлопные заслонки нашего славного дизеля, баллоны сжатого воздуха и индикаторные клапаны, проверяя, не попала ли внутрь двигателя вода и подключая его к гребному валу.

Из машинного отделения подтвердили готовность, и снова из люка вниз донесся голос Командира: «Левая машина средний ход вперед!» Рулевой повторил приказ со своего поста в боевой рубке, и я передал его в корму.

Я услышал рычание воздухонагнетателя. Дрожь первых оборотов дизеля прошла по корпусу.

Боже милостивый, мы сделали это! Снова Старик все ставит на единственный бросок игральных костей. Мне все еще трудно было осознать, что мы достигли поверхности, что мы живы, дышим ночным воздухом и идем на своей машине. Хотелось знать — направимся ли мы к берегу?

Двигатель всасывал обильный поток свежего воздуха внутрь лодки. Все двери в переборках были открыты для его свободного прохода.

Рев дизеля пронизывал меня насквозь. Мне хотелось заткнуть уши. Шум должно быть слышен от Испании до Северной Африки, но что же собирался делать Командир? У нас не было выбора — мы не могли ходить на цыпочках.

Я перехватил взгляд Викария — он был как у испуганной птицы.

Если бы только знать, как выглядит обстановка наверху… Все, что доносилось сверху — это время от времени команды на руль, которые вовсе не проясняли картину.

Командир вызвал на мостик Крихбаума. Рядом со мной старший помощник тоже неотрывно смотрел вверх, в боевую рубку. Мы были как отражения в двустороннем зеркале — он держался за трап правой рукой, я левой.

Три или четыре команды на руль последовали одна за другой, затем приказ: «Руль лево на борт! Держать курс два-пять-ноль».

Рулевой замешкался. Он сбивчиво повторил команду, но с мостика не донеслось замечания.

«Ну-ну…» — это было все, что я услышал от Командира. Последнее слово было произнесено протяжно. Немного информации, но достаточно предположить, что это был почти выговор.

Я сжал зубы и пожелал ему все сделать правильно. Но ведь он же был старым лисом, поднаторевшим в переигрывании противника, крейсировавшим у них под носом, подставляя узкий силуэт лодки и скрываясь на темном фоне. Старик знал свое дело.

Старший помощник шумно потянул носом и выдохнул через рот. Должно быть, он собирался что-то сказать, но не сделал этого. В такой же ситуации он бы совершенно потерялся. Никакие курсы управления кораблем не подготовят к тому, что сейчас делал Командир. Мы прокрадывались сюда на наших электромоторах. Проблема заключалась в том, что нам приходилось выбираться на одном шумном дизеле. Наша попытка проникнуть в Средиземное море провалилась.

Непроизвольно я тоже засопел носом. Вероятно, мы все немного простудились. Я поставил левую ногу на нижнюю ступеньку трапа, в стиле завсегдатая баров. Старший помощник сделал то же самое — поставил правую ногу.