– Это у нас такая сублимация. Мы с тобой друг другу вместо мужа, – сказала однажды Светка.

– Думаешь, когда мы выйдем замуж, все изменится?

– Уверена. Потому что замужняя подруга – это мертвая подруга.

– А мы мужей подружим.

– Ага! Мужиков, что ли, не знаешь? Если будут дружить, то против нас.

Я была уверена, что этого никогда не произойдет. Что нет такой силы, которая могла бы разлепить нас, склеенных, повязанных такой степенью откровенности и доверия, что любое в запале брошенное жестокое слово билось под ложечкой и выкатывалось приступом тошноты из горла. Несколько раз мы ссорились по-крупному. Она возмущалась: «Ты кому жалуешься, мне? А не думаешь, что у меня, может, все еще хуже?» И я сразу ощущала себя оставленной, никому не нужной, с холодными кончиками пальцев, без сил сопротивляться жизни, но потом мы мирились, и кровообращение восстанавливалось.

На этот раз умерло. Разрыв проходил по самой верхней точке, в чакре жизненных ценностей – мою мечту она приравняла к желанию потреблять.

После того как мы разрезали друг другу вены, из них еще долго хлестало. Единственное, что могло заткнуть эту рану, – любовь. Но с Сашей ничего не было понятно. Если бы я была не одна, потеря подруги не стала бы такой катастрофой.

В этом и состоит гиперответственность женской дружбы – она растет как союз против мужского предательства, как способ противостоять саморазрушению, как замена второй половине. И потому выход из союза так наказуем и бесповоротен. Олейникова оставила меня в тот момент, когда меня уволили и бросили. То, что я смогла простить Канторовичу, никогда не будет забыто ей. Прощено – может быть, но не забыто. Предавшая подруга – мертвая подруга. Подруга наоборот… Ладно, чтобы не использовать циничный олейниковский жаргон, пусть будет ампутированная. На соседней даче жила ампутированная подруга.

Надо быстрее отсюда уехать. От бывших подруг следует держатся на максимальном расстоянии. Как только рвется нить, за которую мы тащим друг друга к счастью – я добегу первая и дотяну тебя, – мы становимся соперницами. А может, женская дружба всегда соперничество? Оно дремлет до поры, не проявляется, пока всем одинаково плохо. Может, поэтому даже хорошая женская дружба теряет смысл после замужества – другие появляются соперницы. Идеальная дружба, которой не бывает – втащить подружку на гору супружеского счастья. Соперничество в крайней форме – сидеть и плеваться с этой горы. Я боролась с этим гадким чувством, со страхом, что Олейникова добежит первая, сядет на вершине и ее ненависть помешает мне двигаться в гору. Или она будет злорадствовать – смотри, то, что мы хотели сделать вдвоем, смогла я одна! А ты иди, иди отсюда, и – раз! – острым каблуком по окровавленным пальцам… Катись, катись с горы…

Когда все у меня было хорошо, я исполнялась щедрым чувством к миру – пусть и у Светки тоже все будет хорошо. Если было плохо… Не знаю, тосковала я по ней в эти моменты или боялась ее воображаемого успеха.

Чтобы не искушать судьбу собственным несовершенством, просто не надо видеться. А Олейникова пусть живет как хочет.

– Света о тебе все время спрашивала, – сказала мама.

Что это, боязнь, что я залезла-таки на гору?

– Мам, ради бога, не говори ей ничего!

– Я рассказала, что ты была в Лондоне, познакомилась со звездами. Про кого ты рассказывала – про Джорджа Клуни?

Боже, мама…

– А она что?

– А они с Мариной дали мне эту статью.

Интересно, когда-нибудь моя мама поймет, что у нее тоже не совсем идеальная подруга?

Я полистала.

«В разгар юбилейного Каннского кинофестиваля светская красавица и самая гламурная российская телеведущая устроила роскошный прием на яхте Milla. В числе приглашенных были многие российские знаменитости, представители гламура и известные бизнесмены. На палубе гостей ждали огромные корзины с клубникой, икра, лобстеры, фуа-гра и неограниченный запас коллекционного шампанского Diamonds. Вечеринка гремела до четырех утра, раздражая обитателей соседних яхт. Во время фестиваля в Каннах швартуются многомиллионные лодки, где прячутся от папарацци кинозвезды. По сведениям „СС“, Анжелина Джоли и Брэд Питт впали в ярость от наглости разбушевавшихся русских, мешавших им заснуть. 42-летний Питт и 31-летняя Джоли прибыли на Ривьеру всей семьей, в сопровождении детей, чтобы представить свой фильм „Храброе сердце“ и поздравить с мегапремьерой „13 друзей Оушена“ Джорджа Клуни, где давние приятели Питт и Джо сыграли вместе.

У звезд, уставших от торжеств, не выдержали нервы, и они позвонили в полицию. Жандармы явились на причал в момент, когда с борта яхты запускали в небо праздничный фейерверк. Одна из ракет упала на палубу, чуть не спалив корабль ценой в сорок миллионов и не угробив одного из высокопоставленных российских чиновников. Хозяйку вечеринки Ведерникову арестовали и доставили в полицию. Анастасии грозит наказание – до пяти месяцев лишения свободы».

Смешная статья. Драма, уменьшенная до микромасштабов сплетни, превращается в курьез, в акробатический номер, в цирк со звездами. Интересно, это пресс-служба «Интер-Инвеста» так грамотно сработала или информация, перетертая коммерческими жерновами бульварной прессы, прошедшая через змеевик желтых журналистских мозгов, выпарилась до состояния абсурда?

Кроме названия яхты, все было неправдой. Иначе я могла бы подумать, что это Лия. Уже в самолете на обратном пути сообразила – если Островская та самая подруга, которая знает Ведерникову с детства, то и информацию про Настину операцию в прессу могла слить она. Кстати, и ту статью про особняк написала Островская, подставив меня. Я могла ей мешать, это понятно, но зачем ей подставлять Настю? Я приглядывалась к Островской, прокручивала подслушанный разговор на яхте – она или нет? – и не обнаруживала в поведении Лии никаких признаков подлости. Все очень ровно, тихо, мирно. Но пасьянс никак не складывался без нее. Кто тогда? Кто еще мог знать про Настю? Так или иначе, статья все опровергала. Мне даже стало стыдно, что я подозревала Островскую. Если бы это писала она, то здесь было бы про арест, про наручники, про падение на мокрую землю, про Настины сбитые в кровь коленки… А тут какой-то пережеванный фаст-фуд, которого хватает от конечной станции метро до пересадки в центре.

– Аленушка, дочка, у тебя телефон звонит! – крикнул папа.

Я понеслась наверх. Вдруг это?.. Саша уже звонил из Франции, сказал, что с Ведерниковой все не так страшно. Аркадий не будет предъявлять никаких исков, граф Толстой работает, и скоро Настю отпустят. Выкатят, правда, гигантский штраф, который Волков же и оплатит.

Я ждала его. Чувствовала, что скоро что-то должно решиться, замирала от страха и предвкушения… Ожидание финала лучше самого финала. Я не знала, каким он будет. Вдруг все закончится крахом? Вдруг он скажет, наконец, то, что собирался сказать, но это будет совсем не то, что я хотела услышать? Пока все неопределенно, я могу растить свою надежду в горячей тиши, глубоко внутри себя, в парнике, где живет все самое тайное…