— Juden![69]— крикнул один из полицейских немецкому солдату.

Грянули выстрелы. Тошан выстрелил в мужчину в сером пальто, и тот рухнул навзничь. Он понимал, что не сможет с ними справиться один, вооруженный всего лишь револьвером. Но он увидел, как Симона упала на землю и красное пятно стало расплываться у нее на спине. До этой секунды в глубине души он не верил, что можно убить женщину или ребенка. На долю секунды он сравнил бегущую молодую мать с оленихой, пытающейся спасти своего детеныша. Нередко в лесу он опускал ружье из уважения к великому закону природы, известному волкам и индейцам. Не следовало трогать самок и детенышей, выбирая дичь, ослабленную возрастом или болезнью. Да, даже волки подчинялись этому закону, а люди — нет.

Пули, которые настигли Натана, отчаянно вопящего на коленях возле матери, окончательно убедили его в реальности происходящего. Вне себя от гнева и ужаса, он бросился к тем, кого поклялся спасти. Снова раздался хриплый крик, сопровождаемый выстрелами.

— Juden! Juden!

Пули прервали его отчаянный бег. Тело пронзила острая боль, и Тошан прокатился еще два метра по земле. Он остановился возле маленького мальчика, убитого минуту назад. Его глаза были широко распахнуты, рот приоткрыт. Лицо уже стало покрываться мертвенной бледностью. Таким он увидел Натана Штернберга в последний раз. Сознание помутилось, и он погрузился в благодатное небытие.

Монпон, три часа спустя

Октав Дюплесси припарковал машину в Монпоне, на улице по соседству с вокзалом. Несмотря на объяснения Эрмины касательно дара Кионы, он оставался скептически настроенным.

— Ну, что будем делать дальше? — насмешливо спросил он. — Ваша сестра случайно не указала точного адреса? Это, конечно, не такой большой город, как Париж, но вашего мужа по щелчку пальцев не найдешь… Будем расспрашивать прохожих, уточняя, что мы ищем подпольщика в бегах, вероятнее всего, в сопровождении еврейской женщины и ее ребенка?

— Очень смешно, — раздраженно оборвала его Эрмина. — Если вам надоело со мной возиться, высадите меня и езжайте дальше, я сама справлюсь.

Она собралась уже выйти из машины, но Жанина удержала ее за руку.

— Перестаньте ссориться. Проще всего поискать в отелях и пансионах. Думаю, их здесь немного. Тут же настоящая глушь!

— Глушь? — переспросила Эрмина.

— В смысле деревня, — со вздохом пояснил импресарио. — Жанина, следи за своей речью! Предлагаю пообедать вон в том кафе и послушать разговоры. Это часто дает результаты. И не забывайте, что немцы здесь тоже есть, как и везде. Обычно они размещают свои комендатуры в самом красивом доме города или в мэрии. Мы недалеко от Либурна и Бордо. В этом секторе милиция особенно действенна.

— Почему? — всполошилась Эрмина.

— Река! Мощная, широкая, судоходная, ведущая в большой порт, а через эстуарий Жиронды[70]— в океан.

Сделав этот лаконичный комментарий, Дюплесси закурил сигару и обвел взглядом окрестности. Он представлял себя на месте Тошана, яркая внешность которого могла привлечь к себе внимание.

— Если ваш муж здесь, он наверняка старается избегать центра города, держась менее посещаемых мест. Но я в это не верю! Было бы безумием с его стороны показываться на людях, особенно если он с евреями.

Сидевшая на заднем сиденье Эрмина схватила свою сумочку, полная решимости покинуть машину. Она немного наклонилась вперед, чтобы тихо сказать Дюплесси, по-прежнему сидевшему за рулем:

— Октав, я раскрыла перед вами все карты. Рассказала правду о Кионе. Поэтому, если с нами случится несчастье, я хочу кое-что знать. Почему я? Почему именно меня вы вынудили приехать во Францию? Не пожимайте плечами, вы произнесли красивую речь на эту тему, но она звучала фальшиво. Любая певица могла выступать в кабаре вашего друга Ксавье, и Жак Руше в конце концов нашел бы себе другое сопрано вместо меня. Я уже задавала вам этот вопрос, но сейчас хочу услышать честный, искренний ответ.

— Милое дитя, я сказал вам правду. Мне нужна была женщина, соответствующая моим планам. Вы помогали нам с Ксавье отправлять оружие и спасать семьи от депортации даже в тот субботний вечер, когда пели на сцене Оперы. Разве это так сложно понять? Я сделал ставку на вашу красоту, на ваш талант и ваш арийский тип внешности, который так ценится эсэсовцами. А теперь пойдемте перекусим, уже больше полудня, я проголодался.

Эрмина открыла дверцу как раз в тот момент, когда посреди улицы затормозила тяжелая машина цвета хаки со свастикой. Из нее вышли солдат и офицер СС и направились прямиком к автомобилю.

— Черт! Старайтесь выглядеть естественно, — прошептал Дюплесси.

— Предъявите ваши документы, месье, дамы, — велел офицер.

Жанина, насвистывая, принялась рыться в своей сумочке. Эрмина, находившаяся на грани нервного срыва, сделала над собой нечеловеческое усилие, чтобы не выглядеть напряженной.

— Мы едем навестить родственников в Ажане, — объяснил импресарио. — Это мои кузины.

Эсэсовец долго изучал их фальшивые документы. Наконец он склонился к стеклу и вгляделся в лица обеих женщин.

— Вы сестры, дамы, — произнес он с ярко выраженным немецким акцентом. — Но совсем не похожи!

— Зато красавицы, не так ли? — с улыбкой воскликнул Дюплесси.

Мужчина смерил его холодным взглядом. Но все же вернул документы и быстрым шагом направился к своей машине. Жанина закурила сигарету. Руки ее тряслись.

— Мне кажется, наши оккупанты отчего-то всполошились, — тихо заметил Октав. — Ладно, пока нас оставили в покое. Пойдемте пообедаем.

Они не спеша пересекли улицу и сели за столик в бистро, где тут же воцарилась тишина. Каждое новое лицо, особенно в провинции, вызывало подозрение. Это заинтриговало троицу. Тем не менее хозяин за стойкой о чем-то увлеченно беседовал с двумя клиентами.

Жанина тут же встала и направилась к двери с железной табличкой, где находилась уборная. Эрмина пыталась унять сердцебиение. Устремив взгляд вдаль, она повторяла себе, что с минуты на минуту увидит Тошана.

— Прошу вас, сделайте более спокойное лицо, — шепнул ей Октав. — Наберитесь терпения, мы найдем вашего мужа. Обещаю сделать невозможное, чтобы хотя бы раздобыть интересующую нас информацию.

Он сомневался, что у них это получится. Молодая официантка подошла к ним, чтобы принять заказ. У нее были покрасневшие от слез глаза, но они этого не заметили.

— Графин вина и три дежурных блюда, — сказал импресарио.

— Хорошо, месье.

Официантка исчезла в кухне. Она высморкалась и подошла к углублению, где стоял умывальник. Там она смочила щеки водой, а потом снова расплакалась. В этот момент ее увидела Жанина.