Эрмина, которой Октав настоятельно порекомендовал помалкивать, с тревогой смотрела на хозяйку. Она больше не могла выносить все эти меры предосторожности, которые следовало соблюдать, эту атмосферу страха и недоверия. От перенапряжения к горлу подкатывала тошнота.

Дюплесси пытался составить мнение о мадам Мерло. Он говорил себе, что она, вероятно, принимает его за одного из полицейских, несмотря на то что последние редко появлялись в обществе красивых женщин. Он решил рискнуть, поскольку интуиция подсказывала ему, что эта провинциалка лет пятидесяти с усталым лицом была очень взволнована, но старалась это скрыть.

— Мадам, на самом деде мы знаем этих людей, которые были убиты утром. По крайней мере, мы так думаем. Не бойтесь, я не из полиции. Не имею к этому никакого отношения.

— Просто они сказали, что вернутся, эти полицейские, — пробормотала она, бросив испуганный взгляд на дверь. — Одного из них ранили, но второй обыскал комнату этих людей, перевернул все вверх дном. Я ему сказала, как и вам, что я не знала, что это евреи. Месье оплатил пансион на несколько дней вперед, показал мне свои документы, и я записала его имя в регистрационный журнал. Он утверждал, что приехал из Аяччо. Вы его родственники? Если да, вам лучше здесь не задерживаться. У меня будут большие неприятности.

— Прошу вас, мадам, опишите этого мужчину! — прервала ее Эрмина. — Хотя подождите, у меня есть фотография в сумочке.

Молодая женщина дрожащими руками достала снимок, сделанный около двух лет назад. Тошан стоял возле их дома в Перибонке в окружении троих детей.

— Это он, ваш постоялец? — спросила она пересохшими от волнения губами.

— Да, похоже на то, — подтвердила мадам Мерло.

Эрмине показалось, что она получила сильный удар в грудь. Она пошатнулась, ощутив головокружение. Октаву пришлось ее поддержать.

— Это мой муж, — простонала она. — Боже мой! Нет, нет!

— Держись, детка, — прошептал Дюплесси.

— Отпустите меня, все в порядке, — ответила она, побледнев как смерть. — Мадам, я могу подняться наверх? Там наверняка что-нибудь осталось. Мне необходимо прикоснуться к его одежде, вдохнуть его запах! Прошу вас…

Опешив, хозяйка пансиона лишь молча кивнула.

— Вторая дверь направо. Сейчас в доме никого нет, остальные постояльцы днем работают в поле.

Октав стоял молча, подавленный этой новой драмой. Он остро чувствовал неминуемую опасность, но не мог торопить Эрмину.

— Мадам, вы знаете, что здесь случилось? — тихо спросил он.

— Я ничего не видела. Я была в кухонной подсобке, кипятила тряпки на керосинке. Услышала несколько выстрелов. Но я так и не поняла, зачем эта дама вышла из комнаты так рано, а также ее мальчик. Я бросилась во двор и увидела всех троих, безжизненно лежащих в траве на лугу внизу. Пресвятая Дева, какой ужас! Бедный ребенок! Мне кажется, месье с фотографии выстрелил в одного из полицейских. Немцы там тоже были, но они быстро уехали.

Женщина говорила, не глядя на него, явно встревоженная. Октав подумал, что она должна быть как на иголках, если это ее муж донес на своих постояльцев.

В это время Эрмина стояла посреди комнаты. Там царил прискорбный беспорядок. Содержимое чемодана было разбросано по паркету, как и постельное белье. Машинальным жестом она подняла с пола комбинацию из розового шелка и оглядела ее. От белья исходил тонкий аромат ириса. Она опустила ее обратно на пол, чтобы взять с узкой детской кроватки дешевую игрушку — овцу из клеенки.

Не в силах заплакать, словно оцепенев от безграничности своего горя, она заметила кожаную сумку, валявшуюся на полу.

«Это, наверное, его сумка», — подумала Эрмина, схватив белую майку и поднеся ее к лицу.

От нее исходил слабый запах. Молодую женщину пронзили воспоминания. Золотистый торс Тошана с изящной мускулатурой и атласной кожей предстал перед ее глазами. Она так любила прикасаться губами к этой теплой коже, гладить ее кончиками пальцев…

— Нет, этого не может быть!

Стойкое ощущение дурного сна не покидало ее. С самого приезда во Францию она жила лишь ожиданием вновь увидеть Тошана, а с вечера субботы это ожидание переросло в нетерпеливое возбуждение — и все это ради такого плачевного финала?! Ее муж был мертв, а перед смертью он делил эту комнату, эту кровать с другой женщиной… Она окинула мрачным взглядом простыню, покрывавшую матрас, которую еще не убрали. В ее воображении возник образ мужчины и женщины, прижавшихся друг к другу, близость которых не оставляла сомнений.

«Какая же я глупая, у них просто не было выбора, — упрекнула она себя. — Они делали вид, что женаты. Тошан погиб, спасая их».

Если бы Октав не поднялся за ней и не встряхнул ее с некоторой жесткостью, Эрмина могла бы простоять в этой комнате до самой ночи, с разбитым вдребезги сердцем и сухими глазами.

— Нам пора уходить, — сказал импресарио тоном, не терпящим возражений. — Если сюда явится милиция, мы пропали. Эрмина, у вас трое ребятишек в Квебеке, которым нужна мать. Черт, возьмите себя в руки, у вас вид как у безумной!

— Я как раз схожу с ума, — ответила она со странной улыбкой. — Убили моего любимого… Он умер сегодня утром, Октав!

Он уже собрался снова привести ее в чувство пощечиной, но она быстро вышла из комнаты, положив в свою сумочку майку Тошана. Хозяйка поджидала ее внизу лестницы. Эрмина сбежала по ступенькам и набросилась на нее.

— Мадам, кто на них донес? Какой позор! Я проклинаю того, кто это сделал! Он тоже должен умереть. Женщина и ее ребенок были убиты, как собаки, и мой супруг перед Богом, отец троих моих малышей! Он сражался за вашу страну — и вот результат!

— Эрмина, прекратите, — одернул ее импресарио. — Мы с мадам уже поговорили. Тошан заплатил крупную сумму денег речнику, который должен был доставить их в Либурн. Она недавно узнала об этом именно от своего мужа. На них донес этот самый речник. Такое часто бывает: не всем перевозчикам можно доверять. Они обирают до нитки евреев в бегах и сдают их милиции.

— Да, мое бедное дитя, — подтвердила Марсель Мерло. — Если бы эти люди были более разговорчивы, я бы предостерегла их от этого мерзавца.

— Что это меняет, по сути? — сухо бросила Эрмина. — Убит мужчина, которого я обожала. Я бы тоже хотела умереть, прямо сейчас, здесь.

Внутри ее сковал жуткий холод, а лицо приобрело жесткое, враждебное выражение. Было странно видеть ее такой, и Дюплесси показалось, что перед ним совершенно чужой человек.

— Этот месье действительно ваш супруг? — внезапно спросила хозяйка отеля. — Простите, если это причинит вам боль, но они выглядели очень близкими — он и та молодая еврейка…

— Мы поженились в Канаде десять лет назад, — с трудом произнесла Эрмина. — Мы так друг друга любили! Он пошел добровольцем на вашу войну и бросил нас с детьми.

Марсель Мерло перекрестилась, на глазах у нее были слезы. Она взяла Эрмину за руки.