человека, не подверженного внезапным приступам беспричинного веселья!

Чародеи прошествовали по узкому проходу среди развалин в обширное помещение, защищенное от песчаных наносов огромными глыбами скальной породы. Свет просачивался сюда через многочисленные прорехи и отверстия; посередине этого зала тянулась вереница из шести длинных каменных скамей. В дальнем конце помещения на скамье сидел Хуртианц, невозмутимо наблюдавший за приближением других чародеев. Перед ним стоял сферический предмет из темно-коричневого стекла или глазурованного камня. За ним на нескольких полках стояли другие подобные сосуды.

– Похоже, – заметил Ильдефонс, – Хуртианц нашел древнюю таверну.

– Хуртианц! – позвал Риальто. – Мы услышали, как вы поете, и пришли, чтобы узнать, что тут происходит. Что вам удалось найти?

Хуртианц отхаркался и сплюнул на землю.

– Хуртианц! – повторил Риальто. – Вы меня слышите? Или вы уже ничего не соображаете, нализавшись древнего зелья?

Хуртианц отчетливо ответил:

– В каком-то смысле я выпил слишком много, но, с другой стороны, еще недостаточно.

Маг Мьюн взял пузатую бутыль из коричневого стекла и понюхал ее содержимое.

– Пахнет терпкими, вяжущими травами. – Он попробовал жидкость и заметил: – Очень неплохо, освежает!

Ильдефонс и Эрарк Предвестник взяли с полки по бутыли и вскрыли их запломбированные горлышки; Риальто и Маг Мьюн последовали их примеру.

Ильдефонс пил и становился словоохотливым и уже через некоторое время принялся излагать гипотезы, относившиеся к древнему городу:

– Так же, как по одной кости опытный палеонтолог может определить, как выглядел весь скелет, знаток истории на примере одного артефакта может угадать различные аспекты породившей этот артефакт цивилизации. Пробуя этот напиток и разглядывая содержащую его бутыль, я спрашиваю себя: «О чем говорят размеры, формы, текстура материала, его расцветка, вкус жидкости?» Любое действие разумного существа несет в себе символический смысл.

Подвыпивший Хуртианц становился угрюмым и ворчливым. Теперь он безапелляционно заявил:

– Все это не имеет почти никакого значения!

Ильдефонса это замечание нисколько не смутило.

– В этом отношении прагматичный Хуртианц и я, человек с широким взглядом на вещи, расходимся во мнениях. Я собирался развить свою мысль и все еще намерен это сделать, стимулируемый этим эликсиром вымершей расы. Таким образом, я допускаю, по аналогии с упомянутыми раньше примерами, что естествоиспытатель, изучающий один-единственный атом, может с уверенностью судить о структуре и происхождении всей Вселенной!

– Чепуха, – пробормотал Хуртианц. – Руководствуясь тем же ошибочным логическим построением, можно было бы утверждать, что разумному человеку достаточно услышать от собеседника, отъявленного болтуна и лжеца, одно слово, чтобы угадать содержание всего последующего безосновательного измышления.

Погруженный в размышления о гипотезах, Ильдефонс игнорировал Хуртианца. Эрарк воспользовался случаем заявить, что, по его мнению, для понимания сущности цивилизации требовалось изучение как минимум двух или, еще лучше, трех объектов, относящихся к различным качественным категориям.

– Например, в математике последовательность функционального ряда невозможно определить, если неизвестны как минимум три составляющие.

– Охотно предоставлю ученому возможность изучить три атома, – уступил Ильдефонс, – хотя, строго говоря, даже двух было бы более чем достаточно.

Поднявшись со скамьи, Риальто отошел в сторону, чтобы заглянуть в почти заваленное каменными обломками отверстие в стене, и обнаружил коридор, спускавшийся под землю широкими ступенями. Сотворив яркий источник света, плывущий перед ним по воздуху, он стал спускаться по ступеням. Коридор повернул в одну сторону, потом в другую, после чего вывел его в большой зал, выложенный коричневыми каменными плитами. В стенах зала были устроены многочисленные ниши двухметровой длины, полуметровой высоты и метровой глубины; заглянув в одну из ниш, Риальто увидел в ней скелет исключительно любопытного устройства – настолько хрупкий, однако, что, как только Риальто на него взглянул, скелет рассыпался в прах.

Риальто задумчиво почесал подбородок. Заглянув в следующую нишу, он обнаружил похожий скелет. Отступив на пару шагов и поразмышляв несколько секунд, он стал возвращаться, поднимаясь по ступеням коридора. По мере его приближения к древней таверне голос Ильдефонса звучал все громче:

– …Таким же образом следует рассматривать вопрос: «Почему Вселенная кончается здесь, а не на полтора километра дальше?» В любом вопросе слово «почему» – самое неуместное. Оно наводит на ответ, позволяет изначально допустить значительную часть ответа, внушает безосновательную уверенность в том, что осмысленный ответ существует.

Ильдефонс прервался, чтобы приложиться к бутыли, и Риальто воспользовался этой возможностью, чтобы сообщить о своих находках в подземном зале.

– По всей видимости, это склеп, – предположил Риальто. – В стенах устроены многочисленные ниши, и в каждой из них содержится почти истлевший скелет, распадающийся в прах при малейшем дуновении воздуха.

– В самом деле? – пробормотал Хуртианц. Приподняв бутыль из коричневого стекла, он тут же ее опустил.

– Возможно, мы ошиблись, когда приняли это место за таверну, – продолжал Риальто. – Жидкость в этих бутылях, скорее всего, не предназначена в качестве опьяняющего напитка – ее использовали для бальзамирования мертвецов.

Ильдефонса не так-то просто было отвлечь.

– И теперь я предлагаю обсудить фундаментальную, элементарную истину: что есть «ЕСТЬ»? Именно в этом заключается основная проблема магии. Чародей не спрашивает «Почему?», чародей спрашивает «Как?». Вопрос «Почему?» заводит в смехотворный тупик. Каждый ответ на него заставляет задавать еще один вопрос следующим образом.

Вопрос: «Почему Риальто носит черную шляпу с золотыми кисточками и плюмажем из красных перьев?»

Ответ: «Потому что он желает хорошо выглядеть».

Вопрос: «Почему Риальто желает хорошо выглядеть?»

Ответ: «Потому что он стремится вызывать восхищение и зависть у коллег».

Вопрос: «Почему он стремится вызывать восхищение?»

Ответ: «Потому что, будучи человеком, он – животное, движимое социальными инстинктами».

Вопрос: «Почему человек – животное, движимое социальными инстинктами?»

И так далее – вопрос порождается каждым ответом, до бесконечности. Поэтому…

Охваченный страстным порывом, Хуртианц вскочил на ноги. Размахнувшись, он швырнул коричневую бутыль на пол и разбил ее вдребезги.

– С меня довольно невыносимой бессмысленной болтовни! Подобное недержание речи выходит за рамки зловредности – это порок, разврат, заразная болезнь!

– Деликатный вопрос, – спокойно заметил Эрарк. – Что вы можете сказать по этому поводу, Ильдефонс?

– Хуртианца следовало бы наказать за грубость, – заявил Ильдефонс. – Но он уже притворяется безмозглой пьяной свиньей, чтобы избежать моего гнева.

– Ложь, наглая ложь! – взревел Хуртианц. – Ничего я не притворяюсь!

Ильдефонс пожал плечами:

– При всех его недостатках в том, что касается полемики и магии, по меньшей мере откровенности Хуртианцу не занимать.

Хуртианц сдержал ярость и произнес:

– Кто может сравниться с вами в словоблудии? В качестве чародея, однако, мои навыки превосходят ваши жалкие потуги настолько же, насколько внешность Риальто Изумительного превосходит вашу немощную дряхлость.

Теперь Ильдефонс разозлился:

– Посмотрим, кто из нас немощен! – Одним взмахом руки он разбросал во всех направлениях окружавшие их массивные каменные блоки – теперь чародеи стояли на обнаженных плитах, озаренные ярким полуденным светом.

– Тривиально! –