принял другой облик! Скажи нам по правде, откуда ты явился сюда? Открой нам свое имя.

– Видать, вы, мерзкие твари, в самом деле не знаете меня! – произнес Чжу Ба-цзе. – Так знайте же, что я ученик моего наставника, Танского монаха, который идет из восточных земель на Запад за священными книгами. Я тот самый, которого величают полководцем звезды Тянь-пэн, по имени Чжу У-нэн, а по прозвищу Чжу Ба-цзе! Это вы вздумали подвесить моего наставника у себя в пещере, а потом сварить его на пару и съесть! Разве можно варить на пару и есть моего наставника?! Ну, живей, протягивайте сюда ваши головы, сейчас я хвачу каждую из вас граблями так, чтобы от вас и корня не осталось!

От этих слов у девиц-оборотней душа в пятки ушла. Они опустились на колени прямо в воде и стали молить:

– Отец наш! Смилуйся! Мы были словно слепые, по ошибке задержали твоего наставника. Хотя мы его подвесили, но ничего дурного ему не сделали и не подвергали никаким пыткам. Яви же свою милость и сострадание. Пожалей и пощади нас! Мы отблагодарим тебя от всего сердца и дадим все, что потребуется на дорожные расходы твоему наставнику, который идет на Запад!

Но Чжу Ба-цзе замахал руками.

– Перестаньте болтать глупости! – резко оборвал он, – есть хорошая пословица:

Тот, кто однажды мед у продавца

Купил, не ведая, что тот его обманет,

Речам медовым всякого купца,

Пожалуй, больше доверять не станет!

Вот я вас сейчас как хвачу граблями! А уж потом пойду своей дорогой!

Дурень всегда был груб по натуре, а тут еще захотел показать свое уменье владеть граблями. У него не было никакого чувства жалости к этим прелестным созданиям. Он замахнулся и, не считаясь ни с чем, начал бить куда попало. Девицы-оборотни обезумели от страха и, забыв про стыд, спасая свою жизнь, бросились бежать, выскочив из воды и прикрываясь руками. Прибежав в беседку, они остановились и пустили в ход свое волшебство: у них из пупков с шумом повалили толстые шелковые шнуры, которые вскоре легли высоким покровом, сокрывшим небо, причем Чжу Ба-цзе оказался под этим покровом. Не видя ни неба, ни солнца, Чжу Ба-цзе стал делать попытки высвободиться, но не тут-то было. Тяжелый покров так сдавил его, что он не смог даже и шага ступить. По всей земле шнуры расстилались как тенета и обвивались вокруг ног. Он попробовал шагнуть в одну сторону, но споткнулся и упал, тогда он поднялся и шагнул в другую сторону, опять поскользнулся и чуть было, как говорится, не вспахал землю носом. Он резко повернулся в обратную сторону, но снова упал и разбил себе нос. Пытаясь на четвереньках встать на ноги, он еще несколько раз кувыркался и, наконец, так измучился, что у него все тело онемело, голова закружилась и в глазах потемнело. Он уже не мог пошевельнуться и, лежа на земле, приглушенно стонал.

Девицы-оборотни ограничились тем, что опутали его шнурами, но не стали бить и даже не причинили никакого вреда. Они выскочили из беседки, оставив шелковые шнуры лежать плотным покровом, скрывающим небо и свет, и побежали к себе в пещеру.

На каменном мосту они остановились, прочли какое-то заклинание, и сразу же шелковые шнуры сами вобрались в них. Совершенно голые, они вбежали в пещеру и, прикрываясь, пробежали мимо Танского монаха с веселым и задорным смехом. В каменной клети пещеры они нашли старые одежды и надели их на себя, а затем направились к задним дверям, и став на пороге, позвали:

– Дети! Дети! Где вы?

Следует сказать, что у каждой девицы-оборотня был сынишка, но не родной, а приемный. Этих сыновей звали так: Ми, Ма, Лу, Бань, Мын, Чжа и Цин. «Ми» – от слова «Мифын», что значит пчела, «Ма»– от слова «Мафын», что значит слепень, «Лу» – от слова «Луфын», что значит шмель, «Бань» – от слова «Бань-мао», что значит мохнатая гусеница, «Мын» – от слова «Ню-мын», что значит кобылка, «Чжа» – от слова «Мочжа», что значит кузнечик, и «Цин» – от слова «Цинтин», что значит стрекоза. Дело в том, что эти девы-оборотни как-то раз расставили свою паутину и поймали всех перечисленных насекомых. Они уже собирались съесть их, но, как говорится в древних книгах:

«У птиц есть свой птичий язык, а у зверей – звериный». Пленники взмолились и просили о пощаде, причем выразили готовность почитать девиц-оборотней как родных матерей. Весной они собирали нектар со всех цветов и кормили своих названых матерей, а летом разыскивали для них целебные и питательные травы.

Услышав, что девицы-оборотни зовут их, все приемные сыновья сбежались.

– Матушки! что вам угодно? – в один голос спросили они.

– Вот что, детки! – сказали оборотни. – Сегодня утром мы по ошибке обидели одного монаха, прибывшего из Танского государства, и за это нам только что в купальне так досталось от его ученика, такого мы стыда натерпелись и едва жизни не лишились. Постарайтесь же, детки, поспешить за ворота и отогнать его подальше. Если вам удастся, отправляйтесь к своему дяде, там мы встретимся и отблагодарим вас.

Мы здесь не будем рассказывать о том, как девицы-оборотни, после того как им удалось спастись, направились к своему брату- наставнику и подговорили его совершить недоброе дело. Посмотрим, как стали действовать маленькие букашки. Все они, получив повеление, сразу же приняли воинственный вид и, потирая ладони, сжимая кулаки, отправились на поиски врага.

Между тем Чжу Ба-цзе так измучился от множества падений, что лежал пластом, почти без сознания, и голова у него шла кругом. Но вот он неожиданно поднял голову и увидел, что шелковые шнуры, тяжелым покровом лежавшие на нем, уже исчезли. Он стал ногами пробовать землю, потом поднялся на четвереньки, а затем, превозмогая боль, поплелся к своим. Подойдя к Сунь У-куну, он взял его за руку и спросил:

– Брат! Погляди на меня хорошенько и скажи, нет ли шишек у меня на голове и синяков на моем лице?

– Что с тобой стряслось? – живо спросил Сунь У-кун.

– Меня опутали своими тяжелыми шнурами эти негодницы- оборотни, – плачущим голосом отвечал Чжу Ба-цзе, – под ногами у меня было бесчисленное количество веревок, о которые я спотыкался, и я не знаю, сколько раз из-за этого падал на землю. До того больно падал, что у меня и сейчас спина словно переломлена и почки отбиты. Мне больно переступить даже на один вершок! Неожиданно покров тяжелых шнуров исчез, и я, оставшись в живых, насилу добрался