– Не так уж много, – поддразнил он.

– О нет, это много, это много, это много! – Никогда еще Орланда не казалась ему такой красивой, и шляпка на ней была милая, намного лучше, чем у Кейси, – он сразу это заметил и даже сделал комплимент. Орланда оперлась на перила и подалась вперед, глядя вниз, на круг победителя. – Вон его владелец, Ви Си Энг, один из наших миллионеров-шанхайцев, занимается коммерцией и морскими перевозками. С ним был хорошо знаком мой отец. – Она передала Линку бинокль.

Бартлетт навел его на резкость. Украшенную цветами лошадь вел в круг победителя широко улыбающийся китаец лет пятидесяти с лишним в дорогом костюме. Потом Бартлетт узнал Хэвегилла с Уинуэлл Стэгом, который чуть отстал и оказался вторым. В паддоке был также Горнт, Пламм, Пагмайр и многие другие распорядители. Стоявший рядом, у перегородки, Данросс разговаривал с каким-то человеком ниже его ростом. От одной группы к другой переходил губернатор в сопровождении жены и адъютанта. Бартлетт наблюдал за ними с долей зависти: владельцы лошадей, в кепи и дождевиках, с раскладными тростями[111], в сопровождении дорогих женщин, обменивались приветствиями; все они – и те, что стояли здесь, и те, что сидели в ложах наверху, – составляли закрытый клуб, вершивший судьбами Гонконга. «Сплошь стопроцентные англичане и большие ловкачи. Впишусь ли я в их круг удачнее, чем Блицманн? Конечно. Если только они не отторгнут меня, как этого бедолагу. Пройти в голосующие члены не составит труда. Так, во всяком случае, сказал Иэн. Впишется ли в их общество Орланда? Несомненно. Как жена или подруга, что одно и то же».

– А это кто? – спросил он. – Человек, что беседует с Иэном?

– О, это Алексей Травкин, он тренер тайбаня… – Она осеклась, потому что к ним подходил Роберт Армстронг.

– Добрый день, мистер Бартлетт, – вежливо поздоровался полицейский. – Тоже ставили на победителя?

– Нет, в этом забеге я проиграл. Разрешите представить – мисс Рамуш, Орланда Рамуш. Суперинтендент Роберт Армстронг, департамент уголовного розыска…

– Привет. – Орланда улыбнулась Армстронгу, и тот заметил, как она мгновенно насторожилась.

«Почему все боятся нас, и виноватые, и невиновные? – в который раз спросил себя суперинтендент. – Ведь мы лишь стоим на страже закона, стараемся защитить честных граждан от преступников. Это потому, что каждый нарушает закон, хоть немного, едва ли не ежедневно, потому что многие законы столь же глупы, как и правила тотализатора на скачках. Оттого все и чувствуют себя виноватыми, даже вы, милая дама, с такой чувственной походкой и многообещающей улыбкой. Много обещающей Бартлетту. На какое преступление вы пошли сегодня, чтобы заманить в ловушку этого беднягу, этого невинного агнца? – Он язвительно улыбнулся про себя. – Ну, не такой уж он невинный во многих отношениях. Но по сравнению с той, что прошла школу Квиллана Горнта? Против изголодавшейся евразийской красотки, для которой в обществе один путь – вниз?[112] Айийя! Но как бы я хотел, парень, поменяться с тобой местами! Я отдал бы десять лет жизни, даже больше, чтобы стать тобой, со всеми твоими винтовками, деньгами, шикарными девочками, такими как Кейси и вот эта, сомнительными знакомыми вроде Банастасио, о да… Потому что сегодня, клянусь Господом, я ненавижу то, что мне приходится делать, а это все, что я могу сделать для доброй старой Англии».

– А вы тоже ставили на фаворита? – спросила она.

– Нет, к сожалению, нет.

– Она уже второй раз выигрывает, – гордо сообщил Бартлетт.

– А-а, раз у вас пошла полоса везения, подскажите, кто, по-вашему, выиграет в пятом?

– Я пыталась решить, суперинтендент. Но вопрос остается открытым. А вы как думаете?

– Я слышал, советуют ставить на Уиннинг Билли. Мне тоже никак не решиться. Ну что ж, желаю удачи.

Армстронг отошел и направился к окошечкам, где принимали ставки. До этого он поставил пятьсот долларов на лошадь, которая пришла третьей, и компенсировал остальные ставки. Он всегда делал одну ставку главной и подстраховывался другими, надеясь остаться в прибытке. В большинстве случаев так оно и выходило. Сегодня он чуть отставал, но сорок тысяч пока не трогал.

В коридоре он остановился. От окошка, где выдавали выигрыши, отходил, проталкиваясь через густую толпу, Змея. В руке главный инспектор Дональд С. С. Смит сжимал рулончик банкнот.

– Привет, Роберт. Как дела?

– Так себе. А тебе снова подфартило?

– Стараемся. – Змея придвинулся к нему поближе. – Как всё?

– Идет своим чередом. – Армстронга снова затошнило при мысли, что скоро Брайана Квока опять отправят в «красную комнату», а потом надо будет сидеть рядом с ним и выуживать из его сознания тайну за тайной, в страшной спешке, потому что счет пошел на часы: все знали, что губернатор запросил у Лондона разрешение на торг.

– Неважно выглядишь, Роберт.

– И чувствую себя не лучше. Кто выиграет в пятом?

– Я надавил на твоего приятеля Одноногого в «Пара». Говорит: Пайлот Фиш. В первом, например, он советовал ставить на Буканира, хотя при таком ходе может случиться что угодно.

– Да. Что-нибудь есть по Вервольфам?

– Ничего. Глухой номер. Я прочесываю всю зону, но при таком дожде это почти безнадежное занятие. Сегодня утром допрашивал Диану Чэнь и жену Джона Чэня, Барбару. Они так и старались меня улестить. Могу поставить пять долларов против гнутой шляпной булавки, они знают больше, чем говорят. Поговорил накоротке и с Филлипом Чэнем, но от него тоже толку мало. Бедняга страшно потрясен. – Змея со значением посмотрел на Армстронга. – Кстати, Мэри ничего не пришло в голову насчет Джона?

Армстронг тоже взглянул на него в упор.

– Не было возможности спросить. Поинтересуюсь сегодня – если меня оставят в покое.

– Не оставят. – Лицо Смита сморщила кривая улыбочка. – Поставь свои сорок на Пайлот Фиша.

– Какие сорок?

– Маленькая птичка прочирикала, что золотое яичко, подкинутое на черный день, уже исчезло из твоего гнездышка – если смешать присловья. – Он пожал плечами. – Не волнуйся, Роберт, попытай счастья. Там, откуда это пришло, есть гораздо больше. Желаю удачи. – И он ушел.

Армстронг проводил его ненавидящим взглядом.

«А ведь сукин сын прав, – думал он, морщась от боли в груди. – Там есть гораздо больше… Но если возьмешь один раз, будет и второй. И пусть даже ты ничего не делаешь взамен, не идешь на уступки, не даешь обещаний, твой час пробьет. Расплачиваться приходится всегда. Это так же верно, как дважды два четыре.