Иван Рахья был более категоричен: «Если бы питерский пролетариат был вооружен, он был бы уже на улицах вопреки всяким постановлениям ЦК… Наступления контрреволюции ждать не приходится, ибо оно уже есть… По-видимому, уже наш лозунг стал запаздывать, ибо есть сомнение, будем ли мы делать то, к чему зовем».

Чтобы понять остроту дискуссии, необходимо напомнить, что на заседании 10 октября – без занесения в протокол – было договорено начать выступление до открытия Съезда Советов, намеченного на 20 октября. Об этом не раз упоминалось и на заседании 16-го: «говорили, что выступление, – записано в протоколе, – должно быть до 20-го…» Значит, если следовать «букве» этой неписанной договоренности, оставалось лишь три дня[1051].

За это и ухватился Зиновьев: «Нужно пересмотреть резолюцию ЦК, если это возможно. Мы должны сказать себе прямо, что в ближайшие 5 дней мы не устраиваем восстания». Но вопрос о дате стал для него лишь поводом для отказа от восстания вообще. Надо ждать Учредительного собрания – вот главный мотив его выступления. «Не исключена возможность, что мы там будем с левыми эсерами в большинстве». А за это время ничего особенного не произойдет, и «мы не имеем права рисковать, ставить на карту все».

В дискуссию включился Каменев. Он пришел на заседание с большим опозданием, так как с 7 часов вечера председательствовал на пленарном собрании Петросовета. Эйно Рахья отметил, что главные оппоненты Ленина «сильно волновались оба. Каменев меньше, а Зиновьев очень сильно волновался». И поскольку Лев Борисович был более спокоен, он сразу ухватил, что предложение об отказе от выступления здесь не пройдет. А вот на вопрос о моменте восстания действительно можно получить поддержку. «С принятия резолюции, – сказал Каменев, – прошла неделя… За эту неделю ничего не было сделано… Недельные результаты говорят за то, что данных за восстание теперь нет… Социально говоря, кризис назрел, но нет никаких доказательств, что мы должны дать бой до 20-го. Вопрос не стоит так: или сейчас, или никогда…»[1052]

Маневр оказался эффективным. Принципиальную позицию Каменева и Зиновьева отвергли буквально все выступавшие. «То, что предлагают Каменев и Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции сорганизоваться; мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию», – сказал Сталин. «Не нужно сходить на путь парламентской борьбы, это было бы неправильно. Ждать, пока нападут, тоже не следует, ибо сам факт наступления дает шансы победе», – говорил Калинин. «Отмена резолюции была бы отменой всех наших лозунгов и всей нашей политики. Массы именно уже усвоили себе взгляд, что восстание неизбежно», – заявила Равич.

Мало того, Володарский прямо сказал: «Если бы не было в ЦК течения, которое хочет классовую борьбу свести к парламентской, то мы были бы готовы теперь к восстанию…» Скрыпник сформулировал еще резче: «Все доводы, которые здесь приводились, – только отсрочка… Здесь повторяют то, что говорили меньшевики и эсеры, когда им предлагали брать власть. Теперь мы слишком много говорим, когда надо действовать. Массы с нас спрашивают и считают, что если мы им ничего не даём, то мы совершаем преступление».

Так что попытка «отбросить» резолюцию ЦК от 10 октября – не удалась. Но как только заходил разговор о сроках, сразу начиналась разноголосица: за восстание, «но не в данный момент» (Володарский); резолюция ЦК – «не значит завтра выступать» (Калинин); «по поводу резолюции совершенно напрасно толковали так, что резолюция – приказ выступать» (Сокольников, Иоффе) и т. д. Это и дало повод Милютину заметить: «Резолюция была написана иначе, чем ее толковали теперь; ее так толкуют, что вопрос идет о курсе на восстание… Насчет курса никто не спорит»[1053].

Оценив ситуацию, Зиновьев и Каменев идут «ва-банк» и предлагают резолюцию. В ней нет ни слова об Учредительном собрании, о тактике выжидания, угрозе поражения. Они признают, что «восстание неизбежно», что надо продолжать «подготовительные шаги». Они хотят якобы только одного – отсрочки. И даже не на 5 дней, о которых говорил Зиновьев до этого, а лишь на три дня – до совещания с делегатами Съезда Советов.

В ходе прений Сталин говорил о том, что выбор момента выступления должен быть прежде всего «целесообразен» и надо дать возможность «выбора дня и условий…». Иоффе толковал о том, что необходимо «воспользоваться первым подходящим случаем…». И тогда Ленин, дабы блокировать ход оппонентов, предлагает «предоставить ЦК и Совету решить, когда»[1054].

Тут же он вносит свой проект резолюции: «Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленной подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет не пропустят случая для указания правильного момента и целесообразных способов наступления».

Проект принимается за основу 20 голосами, против двух и трех воздержавшихся. При обсуждении проекта слова: «не пропустят случая для указания правильного момента…» заменяются более точными: «ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент…» И в окончательном виде за резолюцию голосует 19 человек, против двух и четырех воздержавшихся.

На голосование ставится резолюция Зиновьева. За – 6, против – 15, воздержались – 3. Из шести голосовавших «за», как минимум трое – члены ЦК. Помимо Каменева и Зиновьева, это наверняка Милютин. «За», видимо, мог проголосовать и Володарский, настаивавший на принятии резолюции Зиновьева в качестве поправки к ленинскому проекту[1055].

Вопрос о числе участников этого совещания считался ранее вполне очевидным. В прениях выступило 24 человека. Поскольку заседание затянулось далеко за полночь, а многие из собравшихся пришли после работы, «некоторые товарищи, – как пишет Шотман, – разойдясь по другим комнатам и растянувшись кто на столе, кто просто на полу, сладко похрапывали». Выходили из комнаты заседания и заядлые курильщики. Но и Шотман и Эйно Рахья решительно утверждают, что на голосование собрали всех[1056].

После обсуждения проекта ленинской резолюции было подано 25 голосов, а после зиновьевской – 24. Разницу в один голос, возможно, дала секретарь ЦК Стасова, которая – в отличие от Варвары Яковлевой, не голосовавшей на заседании 10 октября – вполне могла и имела право вотировать ленинский проект. Так что вероятная численность данного собрания – 25 человек.