Позднее она затронула воображение поэтов и летописцев. Темза стала рекою величия, принцы и послы начали использовать ее для торжественных въездов и выездов. Барки «украшались знаменами и шелковыми вымпелами», прочие суда «в изобилии несли на себе гербы и иные гильдейские знаки»; часто над баркой натягивался балдахин из шелка или расшитой шелком ткани, на сопровождавших ее небольших судах теснились купцы, духовенство или придворные. Эпоха, о которой идет речь — начало XVI века, когда весла лондонских лодочников порой оплетали стебли кувшинок, а ритм им, как гребцам, что везли к Антонию шекспировскую Клеопатру, помогало держать «пение флейт». Темза всегда ассоциировалась с песней и музыкой — еще с тех времен, когда лодочники тянули: «Гей, ребятушки, дружней» или «Налегай на весла, Норман, ждет тебя любимая» (первый напев датируется XIV, второй — XV столетием).

Более утонченная музыка, отзывающаяся не столько на ритм и завихрения потока, сколько на его историю, была слышна в дни дипломатических или брачных торжеств. В 1540 году в день свадьбы между Генрихом VIII и Анной Клевской, ставшей его четвертой женой, слух новобрачных, которые двигались по воде в Вестминстер, услаждала нежная музыка, доносившаяся с барок, «пышно расцвеченных знаменами, флажками и богато изукрашенными круглыми щитами». Ранее — в 1533 году — во время торжественного переезда Анны Болейн, второй жены Генриха, из Гринвича в Лондон, «всю дорогу звучали трубы, гобои и другие многоразличные инструменты, выводя прекрасную мелодию». В честь Анны Болейн был устроен один из самых роскошных речных парадов, о каких нам известно; процессию судов, которые были «украшены флагами и вымпелами, убраны богато расшитыми полотнищами и увешаны вдоль бортов металлическими гербами, прикрепленными к золотой и серебряной ткани», возглавляла барка лорд-мэра. Впереди двигалось плоское судно — своего рода плавучая сцена, на которой «дракон выделывал неистовые фигуры, изгибал хвост и выдыхал пламя». Вольная речная стихия, как видим, рождает не только музыку, но и буйство. За баркой мэра следовало еще пятьдесят барок, принадлежавших гильдиям и ремеслам, «великолепно декорированных шелками и гобеленами, с музыкантами на борту». Здесь торговля играет свою собственную музыку на реке, которая служит проводником ее богатств.

Впрочем, воды Темзы несут не одно мирское добро — в них живут сверхъестественные силы. Цвет этих вод, как правило, сравнивали с цветом серебра — великого вещества алхимиков; Спенсер пишет о «среброструйной Темзе», Геррик — о реке, «ступающей пятою серебристой», Поуп — о «серебряной Темзе». У Геррика возникают нимфы и наяды, но главный мотив у него — скорбное сожаление о разлуке с рекой ввиду переезда в сельскую местность. В прошлом остались приятные летние вечера с купанием, водные путешествия в Ричмонд, Кингстон и Хэмптон-корт, суда, готовые «причалить здесь или причалить там». О «серебряной Темзе» читаем и у Дрейтона, который, используя знакомую метафору, живописует «чистейший ток кристальный». У Поупа, однако, река, в чьих «излучинах дробится свет златой», — это «старик отец». Не раз высказывалось мнение, что реки воплощают женское начало в городской среде, в целом мужской по характеру; к Темзе, однако, это явно не относится. Этот первобытный, а порой и грозный «старик отец» ассоциируется, пожалуй, с блейковским Nobodaddy — «Ничьим отцом».

На расстоянии река казалась иной раз не рекой, а лесом мачт; что ни день, на воде качалось около двух тысяч больших и малых судов, и три тысячи лодочников, о которых, впрочем, шла тогда не слишком лестная молва, перевозили людей и товары во всех направлениях. Участок реки между Лондонским мостом и Тауэром, называвшийся «лондонским бассейном», был до отказа забит баржами, барками и галеонами; на одной из карт середины XVI века изображены лодки, пришвартованные к различным речным причалам, которые служили остановками тогдашнего столичного транспорта. Улицы на этой карте пустынны и почти бездеятельны, тогда как Темза подобна оживленному улью, — простительное преувеличение, имевшее целью подчеркнуть первостепенную важность реки. Здесь уместно будет привести одну лондонскую историю. Некий монарх, более обычного рассерженный нежеланием лондонцев финансировать его затеи, пригрозил перевести двор в Уинчестер или в Оксфорд; мэр Лондона ответил на это: «Вы вольны, ваше величество, переезжать с двором вашим и с парламентом куда угодно, но у лондонских купцов есть одно великое утешение: Темзу вы с собой не заберете».

Прибыв в Англию в декабре 1636 года, Вацлав Холлар сел в Грейвсенде на речное судно и добрался на нем до Лондона. Поселился он в Арундел-хаусе на берегу Темзы, так что первыми открывшимися ему видами были виды реки. Его рисунки и гравюры наполнены ее ширью и светом, деятельная мощь Темзы беспрестанно выплескивается на берега и причалы; по ней скользят переполненные лодки и барки, контрастируя с неподвижными маленькими домами вдоль берегов. Река — вот что наделяет жизнью великую городскую панораму Холлара; улицы и дома пустынны, как будто весь Лондон сгрудился у воды. Названия всех причалов аккуратно выписаны: «Св. Павла… Куинхайт… Три-Крейнз… Стилиард… Коул-харбор… Олд-Суон»; спуски к воде и деревянные пристани кишат крохотными, деятельными людскими фигурками. Гигантскому полотну светлой воды придают глубину и интерес многочисленные суда, иные из которых названы; «ловцы угря» промышляют среди барок, перевозящих овощи, между берегами снуют маленькие лодчонки с двумя-тремя пассажирами. Ниже Лондонского моста во множестве стоят на якорях большие корабли, вокруг кипит портовая жизнь. Находящаяся у правого края гравюры фигура водного бога — «речного отца», держащего сосуд, откуда в изобилии сыплется рыба, — довершает образ реки как источника мощи и жизни. Подобно плавающим по ней лебедям, которые в дохристианские времена пользовались покровительством Аполлона и Венеры, река находится под защитой богов. Не лишено значения и то, что изображенный Холларом античный бог, показывающий на окруженную орнаментальными завитками надпись «ЛОНДОН», — это Меркурий, покровитель торговли.

Холлар смотрит на Лондон с высокой точки к югу от реки и несколько западнее Лондонского моста; это вполне конкретное место — колокольня церкви Сент-Мэри-Оувери (теперешнего Саутуоркского собора) — стало неким условным или идеализированным наблюдательным пунктом. Клаас Янс Висер, автор более ранней гравюры, занимает близкую к Холлару позицию, находясь в некой теоретически мыслимой возвышенной точке чуть западней. Это позволило ему создать величественное симметричное изображение деловитой реки — деловитость подчеркнута латинской надписью: «Emporium que toto orbe celeberrimum» («Знаменитейший из рынков всего мира»). Мощь и убедительность этой слегка приукрашенной топографии оказали влияние на многих живописцев и граверов позднейших времен, которые, неустанно восславляя Темзу как воплощение торговой судьбы Лондона, раз за разом заимствовали у предшественников их ошибки и искажения перспективы. Став важным предметом лондонской поэзии XVI и XVII веков, река сделалась и центральной темой лондонской живописи.

С ростом объема торговли и производства росло и значение Темзы. Было подсчитано, что с 1700 по 1800 год интенсивность речного бизнеса увеличилась втрое; на берегах Темзы от моста до Тауэра насчитывалось в общей сложности тридцать восемь пристаней, ниже — еще девятнадцать. Согласно другому подсчету, уже в 1700 году через лондонский порт проходило 80 % импорта и 69 % экспорта страны. Меж речных берегов плыли чайный лист, фарфор, хлопок и перец из Ост-Индии; ром, кофе, сахар и какао из Вест-Индии; табак, зерно, рис и растительное масло из Северной Америки; конопля, свечное сало, железо и лен из балтийских стран. Говоря о потоках товаров, втекающих в Лондон и вытекающих из него, Дэниел Дефо использовал реку как метафору всей лондонской жизни.