Однажды утром Ипполита, оставив наше ложе, направилась к развешанному на стене оружию и выбрала доспех, в котором обучала свою дружину.

Я вскочил и положил руку на ее плечо, чтобы остановить. Она тряхнула головой и сказала:

– Воистину настало время.

– Не торопись, маленькая львица. – Она сделалась тонкой и как бы прозрачной от внутреннего огня. – Я сказал тебе – предоставь все мне самому. Я беру этих юношей обратно в дворцовую дружину, тебе не придется теперь беспокоиться о них.

Она впилась взглядом в мое лицо:

– Значит, тебе не сказали? Тогда придется мне, потому что все остальные боятся. Вельможи твердят, что девы пришли сюда из-за меня; они хотят отомстить за оскорбление, нанесенное мне твоей свадьбой с критянкой. Они утверждают, что я послала за ними.

Не думая, я забрал у нее один из дротиков, но оказалось, что он переломился в моих пальцах.

Она сказала:

– Любимый, вот тебе и собственное знамение. Ты выйдешь на битву с таким же сломанным оружием, если в гневе разделишь своих вождей и воинов. Тесей, ты ничего не можешь сделать. Афиняне поверят тому, что смогут увидеть собственными глазами. Я должна отвечать за себя; никто более этого сделать не может.

– Когда мы с тобой встретились, – сказал я, – ты назвала меня пиратом. Значит, им я для тебя и остался, если дело дошло до такого?

– Ш-ш-ш, – сказала она и поцеловала меня. – Судьба и необходимость стоят рядом с нами, и, подобно нам, они – это они.

Потом она вышла, созвала свою дружину, рассказала юношам о предстоящем испытании, надеясь, что они выдержат его с честью, а потом повела упражняться в метании дротиков. Юноши пели ее пеан, сторонники вельмож как будто приуныли. Действительно, она сделала то, что мне было не по силам. После она принялась расхаживать по дворцу – смеющаяся и веселая. Чем обманула всех, кроме меня.

В ту ночь любовь наша вспыхнула столь же ярким пламенем, как и возле Эвксинского моря. Но в наступившем после покое, когда сердце рассказывает все, что знает, она сказала:

– Так ли не правы вельможи? Что, если я действительно навлекла нашествие на эту землю?

Я попытался остановить ее. О некоторых вещах лучше не говорить, чтобы они не забрали над тобой власть. Но она прошептала:

– То, что я отдала тебе, Тесей, прежде я посвятила деве. Ты понял?

Я отвечал:

– Да. Но нас соединил кто-то из богов. Что мы могли сделать?

– Должно быть, ничего. Если два бога сражаются из-за нас – значит это наша судьба. Но проигравший будет в гневе, и он останется богом…

– Как и победитель. Доверимся же сильнейшему.

– Будем верить. На поле боя союзников не меняют. Мы говорили, что Девичий утес остался далеко от нас, но теперь он сам пришел к нам.

– Спи, маленькая львица, завтра у нас будет много дел.

В этом я оказался прав. Прежде чем звезды померкли, над Парнасом вспыхнуло пламя костров; рассвет высветил над холмами тревожные дымные столбы.

Чтобы спуститься с гор, им потребовалось два дня. Дозорные, которых я выставил, пытались помешать им, пуская с горы камни или стреляя с высот. Я не мог выделить людей для большего. Скоро мы увидели со стен, как темный поток хлынул на равнину, словно вода, прорвавшая дамбу. Я не стал выходить им навстречу. Нас было слишком мало. Элевсинцам приходилось оборонять собственные крепости. Люди Мегары перекрывали Истм. Но даже если бы мы вместе вышли на равнину, то были бы все равно отброшены.

Я верил Скале, как верили мои отцы с незапамятных времен. Будет осада, но как бы в обратную сторону: сытые, мы будем сидеть за стенами и морить их голодом. В первые месяцы года поля лишены растительности, к тому же они не могли охватить нас кольцом и ждать. Чтобы добыть пропитание, им приходилось грабить. Но из сельских домов все вывезено, а крепости полны людей и припасов. Я решил позволить нужде понемногу истощить их силы, этой же цели должны были послужить любые попытки взять крепость приступом, потом, когда враги рассеются и ослабеют, я выберу время.

Когда орда подошла ближе, я разглядел скот, но животные истощали от зимних кормов, и, когда их съедят, других взять будет неоткуда. Что касается нас самих – человек может долго сохранять свою силу на ячмене, сыре, изюме, оливковом масле и вине.

Элевсинцы переправили свой скот и лишних едоков через пролив на Саламин. Туда же я отвел свои корабли. У нас были оговорены сигналы – дымы днем и костры ночью. Корабельщики знали касающуюся их часть плана, оставалось дождаться срока.

На равнину медленно наползала движущаяся масса: неторопливо шествовал скот; воины верхом и в колесницах охраняли его спереди и по бокам, возвышаясь над всей ордой. Я вспомнил старинные повести о том, как шли сюда с севера наши предки; такими же они, наверное, казались с этих стен береговому народу, не сумевшему защитить Скалу. Хотелось бы узнать, как пал тогда Акрополь: покоряясь силе или предательству? Тогда я позвал глашатая и сказал ему:

– Пора.

Тот затрубил, и над домами, снаружи обступавшими стены, завились первые дымки. Скоро над домами поднялось пламя – внутри они были набиты хворостом. Я заготовил этот сюрприз, чтобы устрашить явившегося врага. Вскоре на Скале сделалось по-летнему жарко. Все кашляли от дыма; воины, чьи дома горели, мрачно улыбались. Отряд, отправленный с факелами, уже возвратился, ворота закрыли, к ним привалили огромные жернова. Входа на Скалу больше не было.

Теперь настала пауза после многих спешных хлопот. Огонь внизу поглощал дым; далекие горы подрагивали в пелене поднимающегося над жаром пламени; слышен был только рев огня и треск бревен. Ночью пламя вспыхивало, утихало и вновь загоралось ярко – так, что дозорные ничего не видели за ним. Но на заре орда вновь пустилась в путь, и к полудню передовые отряды оказались перед Акрополем.

Скоро всю равнину между нами и гаванью заполнил рой шевелящихся муравьев. Впрочем, было видно, что это воины; заняв невысокие холмы вокруг, они принялись возводить обращенные к Акрополю стены.

Ипполита следила за ними вместе со мной с крыши дворца. Зрение у нее было не хуже моего. Издалека одеяния скифов кажутся тусклыми, когда не видны украшающие их узоры. Но даже с такой высоты яркие пятна, двигавшиеся перед подступавшей ордой, трудно было с кем-нибудь спутать. Лунные девы в алых, шафрановых и пурпурных одеждах. Я вспомнил слова Ипполиты: она говорила мне, что у них каждая предводительница имеет свои цвета, по которым ее узнают. Я повернулся к ней и обнаружил, что Ипполита глядит на меня. Постояв так немного, она сказала:

– Я вижу внизу только твоих врагов. Пойдем во дворец.

Так началась осада. Они захватили все холмы: Пникс, на который я созывал людей на собрание, холм Аполлона и муз, холм Нимф – все, кроме холма Ареса, на который выходят Великие врата. Они остановились на расстоянии полета стрелы, и мои критские лучники доставали их.