Начальник отдела, который сосредотачивал разведывательную информацию, генерал Сокольницкий докладывал из Торна, что только 8 июня сюда прибыли 4 казака, 1 рядовой псковского драгунского полка, 1 рядовой сумского гусарского полка, 4 рядовых из гродненского гарнизонного батальона. Анализируя разнообразные показания, личный секретарь Лелорнь д’Идевиль подал 10 июня записку, где он указывал, что численность русской армии может доходить до 297 тыс. человек, но реально под ружьем состоит 228 тысяч. Речь, разумеется, шла об общем количестве бойцов в трех русских армиях, стоявших непосредственно на границе (без учета резервов). Можно отметить, что эти цифры почти один в один совпадают с численностью строевых чинов, указанной в предыдущей главе (227 тыс.).

Таким образом, Наполеон был неплохо информирован об общем состоянии русских войск, хотя, конечно, не знал всех деталей.

Нужно сказать, что русское командование также было хорошо осведомлено обо всех перемещениях и о численности наполеоновских войск. Так, 5(17) июня генерал Тормасов докладывал Барклаю де Толли результаты сбора информации своими агентами: «Сила французской армии со всеми союзниками полагается в 400 тыс. человек. Польские войска составляют 5-й корпус, ими командует к. Понятовский, коего главная квартира в Остроленке, к сему же корпусу соединятся идущие из Гишпании польские войска. На правой стороне Вислы ожидают прибытие баварских и саксонских войск, итальянский 40-тысячный корпус идет к Позену (Познань); при нем находится большое количество понтонов. Вице-король Италии в Варшаву уже прибыл». Как видно из последнего документа, в русском штабе также очень точно оценивали силы противника. Действительно, как уже указывалось, в первом эшелоне войск Великой Армии было около 410 тыс. человек (если не считать австрийцев). Именно этих солдат и офицеров и учли русские агенты.

В своих мемуарах генерал Вольцоген (в то время полковник в свите Александра) также сообщает: «Я организовал хорошую службу шпионажа и часто получал информацию о марше французской армии через герцогство Варшавское… Я очень быстро узнал, что Великая Армия Наполеона двигается в Восточную Пруссию. Я узнал также, что все его внимание направлено на Вильно и на 1-ю армию».

Однако обе стороны были хорошо информированы не только с точки зрения чисто военной, но и общеполитической. 16 июня из Кенигсберга по распоряжению Наполеона министр иностранных дел Маре послал две депеши. Одна из них была направлена французскому послу графу Лористону, другая — русскому послу во Франции графу Куракину. В письме Лористону указывалось, что, так как «правительство решилось на войну, вы не можете оставаться более в Петербурге. Его Величество приказывает вам запросить ваши паспорта и пересечь границу». Что же касается письма Куракину, в нем излагались претензии Наполеона к Александру. Письмо завершалось следующей фразой: «Его Величество, не сомневаясь более в намерениях вашего двора, приказал мне выслать вам паспорта, а вашу настойчивую просьбу об их получении он рассматривает как объявление войны».

В советской исторической литературе стало аксиомой то, что Наполеон напал без объявления войны. Это положение попало и во многие исторические труды, опубликованные в России уже после исчезновения коммунистической цензуры. Как видно из приведенных документов, это совершенно не соответствует истине. Все формальные шаги, которые должны делать уважающие себя правительства, были соблюдены. Что же касается реальности, все и так давно все знали, что происходит, а основные распоряжения по Великой Армии становились известными русскому командованию в течение нескольких дней.

Кстати, относительно действий Куракина. Как уже отмечалось, своим неоднократным запрашиванием паспортов формально он уже и так объявил войну Франции. Министр иностранных дел Румянцев довольно жестко раскритиковал действия русского посла. В своем письме из Вильно от 10 (22) июня он указал следующее: «Вы проявили излишнюю настойчивость в ваших неоднократных требованиях относительно выдачи паспортов не только для вас лично, но для всего состава посольства, вплоть до персонала посольской церкви, хотя никакое повеление нашего августейшего государя не уполномочивало вас на это».

Что же касается Лористона, курьер привезет ему указание от министра иностранных дел 22 июня, и в тот же день Лористон официально запросит свои паспорта. Таким образом, можно сказать, что до начала боевых действий на рассвете 24 июня 1812 г. русская и французская империи уже объявили друг другу войну, причем даже не один раз.

17 июня Наполеон был в Инстербурге, а 19-го в Гумбинене. Здесь по приказу императора был написан 1-й бюллетень Великой Армии. Подобные бюллетени выпускались в наполеоновских войсках в ходе кампаний. Так, первый бюллетень Германской армии (Французской армии 1809 г.) вышел только 24 апреля 1809 г., иначе говоря, лишь две недели спустя после начала боевых действий. Публикация 1-го бюллетеня, где указывались причины, из-за которых начиналась война, безусловно, свидетельствовала о том, что державы не только находились в состоянии войны, но она уже фактически началась.

Русское командование, которое было хорошо осведомлено обо всех событиях во французском лагере, именно в этот день решило позаботиться о том, чтобы затруднить переправу французов в Ковно. Ковенский житель Лавринович в своем дневнике записал: «8 (20) июня. По приказу полиции в течение прошлой ночи и сегодняшнего дня разбирала мост на реке Вилии[86], и сегодня вечером его уже не было».

Итак, к 20 июня Русская и Французская армии стояли друг против друга. Ни у кого, по крайней мере среди командного состава, не осталось сомнений в том, что великая война начнется в самые ближайшие дни. Однако в эти последние часы перед столкновением русское командование, которое готовило войну уже более двух лет, находилось в какой-то странной нерешительности.

Становилось очевидным, что все ранее составленные планы никуда не годятся, а нового плана, ясного и последовательного, не существовало. Вольцоген, находившийся в этот момент в числе лиц, особо приближенных к царю, написал: «Когда 17 июня (по новому стилю) я прибыл в Вильно, я нашел все в полном хаосе. Здесь также царила беззаботность, которая проявлялась в тысячах разнообразных увеселений. Император слушал всех. Было столько же мнений о предстоящей войне, сколько было людей в его окружении. Граф Румянцев, министр иностранных дел, не верил в то, что боевые действия действительно начнутся. Он все еще надеялся перехитрить Наполеона, который, по его мнению, „занимался лишь демонстрациями“. Генерал Беннигсен хотел дать битву в Новых Троках, Армфельд, генерал-адъютант императора… у которого была дурная репутация интригана, имел свое мнение, генерал Опперман имел четвертое мнение, генерал барон Паулуччи — пятое. Только Богу известно, как они и прочие изобретатели планов усиливали путаницу. Только Фуль вцепился в идею твердо следовать разработанному им плану и отступать, как было решено. Генерал Барклай молчаливо одобрял этот план. При всем этом беспорядке и нерешительности в Вильно хорошо было известно, что 12 июня Наполеон прибыл в Кенигсберг, что колоссальная армия в 450 тыс. человек, полностью готовая к бою, приближается к Неману на фронте от Тильзита до Гродно… В русской генеральной квартире продолжали метаться между желанием действовать и полным бездействием, между беспокойством легкомысленным видением событий. Мы были совершенно дезорганизованы, у нас не было никакой ясной цели, в то время как „Ганнибал стоял у ворот“».