— Время почти пришло, — сказал Рейвенор. Эйзенхорн поднял глаза. Он стоял в тени. Колоссальная арка Врат Спатиана возвышалась над головой. Голоса насекомых стали ревом толпы, заполнившей восемнадцатикилометровый проспект Виктора Беллума. Два миллиарда радостных голосов. Он слышал звуки шагов приближающейся процессии, рева танков и громоподобной поступи титанов. Инквизитор чувствовал, как от шума вибрирует диафрагма.

Трациан, улей Примарис. День Великого Триумфа. Рейвенор был одет в свою лучшую униформу и гордо нес на груди инквизиторскую розетту. Прямо над небольшим знаком клана Эсв Свейдер.

Врата Спатиана, построенные из глянцевого белого этерцита, были столь высоки, что даже титан мог пройти под их аркой. Рейвенор смотрел на колоссальную постройку. Он казался таким молодым и непобедимым.

— Вот оно, — произнес он с улыбкой. — Всего несколько секунд до момента трансформации.

Он перевел взгляд на Эйзенхорна:

— Моей в основном. Но и твоей тоже. Этот момент тебя изменит. Ты всегда был целеустремленным, но то, что произойдет здесь сегодня со мной, Грегор, определит все твои дальнейшие поступки. Ты обретешь бесконечные ярость и гнев. И они направят тебя на путь, ведущий во тьму, откуда ты уже не вернешься.

Рейвенор помолчал и заговорил снова:

— Хотя я буду пытаться вернуть тебя изо всех сил. Ты ведь знаешь, что́ они заставят меня делать, да?

— Охотиться на меня.

— Охотиться на тебя. Как на еретика. Это займет у меня годы, Грегор. И дорого обойдется нам обоим. И потом, наконец, мы столкнемся лицом к лицу в Городе Праха Короля, и все закончится.

— Как оно закончится, Гидеон?

— А ты как думаешь? — ответил Рейвенор. — Ученик в итоге всегда превосходит учителя.

— То есть… ты видишь будущее?

— Ясновидение, — признался Рейвенор. — Моя личная ересь. Грех с точки зрения ордосов. Это мой собственный путь во тьму. Я заперт в коробке и пытаюсь высвободить разум и увидеть… хоть что-то. Это станет моим проклятием и инструментом, с помощью которого ордосы вынудят меня выследить и прикончить тебя.

— Если ты видишь будущее, то скажи мне… Кто такой Король-в-желтом?

Рейвенор улыбнулся:

— А разве ты еще не догадался? Он всегда существовал. С самого начала бытия.

— Я боялся, что Король — это я. Что я каким-то образом стану им.

— А, и это тоже, — кивнул Рейвенор. — Да ладно, ты и так знаешь, кто ты такой. Забудь о будущем, Грегор. Ни один человек еще не нашел счастья, зная о грядущем. Прошлое — куда интереснее. Подумай хорошенько. Осталось всего несколько секунд. Подумай и узри себя. Рассмотри вероятность, что мастер Им прав.

— Нет, он…

— Просто признай себя тем, кем ты всегда был, — сказал Рейвенор, — Будет легче. Больше никаких сомнений. Никакой борьбы. Путь станет ясен. И мне тоже будет легче, когда придет время.

Он поднял глаза. Они оба слышали нарастающий вой авиационных двигателей, рассекавших воздух над проспектом. «Молнии», двенадцать штук. Цветочные лепестки медленно падали вниз.

— Вот оно, — сказал Рейвенор и протянул руку.

Эйзенхорн собирался ее пожать, но пальцы коснулись холодного металла. Теперь перед ним стояло бронированное кресло жизнеобеспечения Рейвенора.

— Трансформация, — протрещало из вокс-динамиков устройства, — Огонь. Перерождение.

Эйзенхорн почувствовал вспышку. Она была такой яркой, что весь мир исчез за пеленой ослепительно-белого света.

Потом пришло пламя. Пламя, ветер и ударная волна. Вся его одежда сгорела и осыпалась пеплом. Кожа запузырилась, отслоилась и упала на пол. Мышцы и сухожилия рассыпаюсь. Кости, черные от жара, изогнулись и разлетелись в воздухе.

Она взяла его за руку.

— Это все было так давно.

Елизавета.

Белое небо. Старые деревья дрожат на холодном ветру. Они качаются из стороны в сторону, а их листья шуршат, будто рой насекомых. Она ведет его через лес в темную долину.

— Ты никогда не замечал иронии в том, что единственная женщина… единственный человек, которого ты любил, была неприкасаемой? Парией, изгоем, неспособной к тебе притронуться?

— Была такая мысль, — признался Эйзенхорн.

— Скоро огонь угаснет, — пообещала Биквин.

— Слишком поздно, — сказал инквизитор. — Он сжег меня. Я покопался в собственном пепле и все понял.

— Так используй это, — произнесла она. — На самом деле ты не мог никого спасти, Ни меня, ни Гидеона, ни Мидаса… даже себя. Ты обречен, и так будет всегда. И все, кто рядом с тобой, — тоже обречены.

— Мне следовало остановиться давным-давно, — пробормотал он. — Магос был прав…

— Сарк?

— Нет, Драшер.

— Его я не знаю.

— Он — никто. Простой неудачник, хватающийся за свое ничтожное существование и оплакивающий свою участь. Но он сказал мне, что я зашел слишком далеко. Что я так и не понял, когда нужно остановиться. Он оказался весьма проницательным. Он, знаешь ли, сдался слишком рано и слишком легко, но интуитивно узнал во мне человека, который ошибся противоположным способом. Человека, который вышел за все разумные пределы, несмотря на просьбы друзей, а затем рухнул на обочине, оставшись в полном одиночестве.

— Я думала, у тебя нет друзей, — поддразнила инквизитора Биквин.

— Больше нет.

— Видишь, теперь тебя ничто не держит, — сказала она, — Можешь пройти последние несколько километров, не чувствуя обузы. Теперь для тебя ничто не имеет значения. Не используешь ли эту свободу для меня?

— Чтобы спасти тебя? — спросил Эйзенхорн.

Биквин покачала головой.

— Для этого уже слишком поздно, — улыбнулась она. — Часть меня. У меня есть… У меня будет… Сложно объяснить. Дочь, наверное. Это самое простое слово, но не совсем точное. Она — от меня, но в то же время — я. И тоже неприкасаемая. Ты уже сделал достаточно, Грегор. Забудь о Чейс и Короле. Если ты продолжишь пытаться их остановить, то проиграешь. У тебя не хватит воли, несмотря на все то, что, я знаю, у тебя есть… У тебя никогда не хватит воли, чтобы закончить это в одиночку. Поэтому сделай кое-что попроще ради меня. Спаси ее. Спаси ее от Короля до того, как он заберет ее к себе. Дай мне посмертие в ее форме.

— Где она?

— Родится через два года, — ответила Биквин. — Глубоко в Лабиринте, в тени Города Праха. Она будет жить на улицах Квин-Мэб.

— На Санкуре?

— Да, как раз там, куда тебе указала Джафф. Там ты ее найдешь.

— Твою дочь?

— Она — это я, — сказала Елизавета Биквин. — Бета от моей альфы. Думай о ней в таком ключе и найди ее.