Выйдя из таверны на грязную вечернюю улицу, с неохотой натянув капюшон, Кадсуане поняла, что разговор с Квиллином оставил больше вопросов, чем было до визита к нему.

Похоже, собирался дождь. Конечно, в последнее время часто казалось, что он вот-вот пойдет. Пасмурно и сумрачно, серое небо в облаках, слившихся воедино в тусклую дымку. По крайней мере, прошлой ночью и вправду шел дождь. Почему-то из-за него мрачное небо переносилось легче, словно оно было более естественным, позволяя ей представить, что вечный сумрак не являлся еще одним знаком того, что Темный шевелится. Он иссушал человечество неслыханной жарой, он морозил его внезапными холодами, а теперь он собрался уничтожить его глубоким унынием.

Кадсуане покачала головой, потопав, убедилась, что месилки крепко сидят на ногах, и пошла по грязным тротуарам в сторону порта. Нужно проверить, насколько верны эти слухи о порче продовольствия. Странные события вокруг ал’Тора в самом деле становятся разрушительнее, или она, как пуганая ворона, уже каждого куста боится?

Ал’Тор. Ей нужно признать: она с ним не справилась. Конечно, что бы ал’Тор ни говорил, никаких ошибок с мужским ай’дамом она не совершила. Кто бы ни сумел выкрасть ошейник – он был чрезвычайно силен и искусен. Любой, способный на такой подвиг, с той же легкостью мог добыть у Шончан еще один мужской ай’дам. Судя по всему, этого добра у них предостаточно.

Нет, ай’дам забрали из ее комнаты, чтобы посеять к ней недоверие. Она была в этом уверена. Возможно даже, эта кража была призвана скрыть нечто иное: возвращение ал’Тору статуэтки. Его характер стал таким мрачным, что уже нельзя предсказать, на какие разрушения он может решиться.

Бедный, глупый мальчик. Ни за что на свете он не заслужил страданий в ошейнике от рук одной из Отрекшихся. Это только напомнило ему о пленении и издевательствах Айз Седай. Это сделает ее работу во сто крат труднее, или вообще невыполнимой.

Вот вопрос, на который ей нужно ответить. Можно ли его спасти? Не поздно ли его изменять? И если поздно – то что, если еще возможно, ей делать? Возрожденный Дракон должен сразиться с Темным на склонах Шайол Гул. Если этого не случится, все будет потеряно. Но что, если его битва с Темным обернется такой же катастрофой?

Нет, она отказывалась верить, что их борьба уже проиграна.

Должно быть нечто, способное изменить ал’Тора. Но что именно?

Ал’Тор вел себя иначе, чем простой крестьянин, на которого внезапно обрушилось могущество. Он не стал эгоистичным и мелочным. Он не стремился к богатству, не зациклился на детской мстительности тем, кто донимал его в юности. Безусловно, многие его решения были мудрыми – те, где он не заигрывал с опасностью.

Кадсуане шла по тротуару, проходя мимо доманийских беженцев в нелепых, ярких одеждах. Ей неоднократно приходилось обходить сидящих на мокрых бревнах людей, их импровизированные стоянки близ переулков или у заколоченных боковых входов в здания. Никто не уступал ей дорогу. Какой толк иметь лицо Айз Седай и прятать его? Этот город совсем переполнен.

Кадсуане задержалась у гирлянды флажков, на которой было выведено имя чиновника доков. Порт находился впереди, наполненный вдвое большим числом кораблей Морского Народа, чем раньше. Большинство из них были гонщиками – крупнейшими судами Ата'ан Миэйр. Другие – переделанными шончанскими кораблями из числа угнанных из Эбу Дар во время недавнего массового побега.

Порт был заполнен желающими получить зерно. Толпа кричала и толкалась, нимало не беспокоясь об упомянутом Квиллином «яде». Конечно, голод отметает многие страхи. Рабочие доков старательно сдерживали толпу. Айильцы с копьями и в коричневых кадин’сор оглядывали толпу зорким взглядом. Здесь же ошивалось немало торговцев, которые надеялись выкупить часть запасов для последующей перепродажи.

Порт выглядел так же, как в любой другой день после прибытия ал’Тора. Что же заставило ее остановиться? Какое-то покалывание в спине, словно…

Она резко обернулась и увидела приближающуюся по грязной улице процессию. Впереди на темном жеребце гордо восседал ал’Тор, одетый в тон лошади – в темную одежду со скромной красной вышивкой. С ним, как обычно, была пара десятков солдат, советники и все возрастающее число доманийских подхалимов.

Что-то слишком часто она сталкивается с ним на улицах. Она заставила себя остаться на месте, сдержав желание отступить в переулок, хотя и натянула капюшон чуть глубже, чтобы скрыть лицо. Проезжая рядом, ал'Тор не подал вида, что узнал ее. Как обычно, он был полностью поглощен собственными мыслями. Ей хотелось прикрикнуть на него, что он должен шевелиться быстрее: брать корону Арад Домана и двигаться дальше – но прикусила язык. Она не позволит своей почти трехсотлетней жизни прерваться от руки Возрожденного Дракона.

Его свита прошла. Как и ранее, когда она отвернулась от него, ей показалось, что она видела… лишь краешком глаза… окружавшую его тьму – словно его накрыла тень от закрывших небо туч. Когда она смотрела прямо на него, тень исчезала. На самом деле, как ни пыталась Кадсуане ее разглядеть – ничего не удавалось. Её можно было заметить только мельком, случайно.

Она ни разу не слышала и не читала ни о чем подобном за все прожитые годы, но видеть подобное вокруг Возрожденного Дракона было ужасно. Этот страх пересилил гордость, горечь от неудач. Нет – для нее он всегда был на первом месте. Направлять ал’Тора было совсем не то же, что править скачущей лошадью. Скорее это было похоже на попытку управлять глубоким бушующим морем.

Ей никогда не удастся изменить его поведение. Он не доверяет Айз Седай – и по понятным причинам. Похоже, он не доверяет никому, кроме, возможно, Мин. Но та сопротивлялась каждой попытке Кадсуане привлечь ее на свою сторону. Девчонка почти так же несносна, как сам ал’Тор.

Визит в порт был пустышкой. Беседы с ее информаторами так же были бесполезны. Если она в кратчайшие сроки не предпримет ничего стоящего, они все будут обречены. Но что предпринять? Она прислонилась спиной к дому. Треугольные флаги, реющие прямо перед ее глазами, указывали на север. В Запустение, навстречу основному предназначению ал’Тора.

Внезапно ее пронзила мысль. Она ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. Кадсуане не знала, с чем это связано, но это была ее единственная надежда.

Она развернулась на месте и, пригнув голову, поспешила обратно, едва осмеливаясь думать о своем плане. Он легко мог провалиться. Если ал’Тора в самом деле, как она тревожилась, пожирает его собственный гнев, значит даже это последнее средство ей не поможет.

Но если он зашел настолько далеко, значит, ему уже ничто не поможет. А это означает, что ей нечего терять. Нечего терять, кроме самого мира.

Пробиваясь сквозь толпу и иногда соскакивая с тротуара на грязную улицу, чтобы обойти людей, Кадсуане добралась до особняка. Некоторые айильцы заняли оставшийся после ухода солдат Добрейна лагерь. Одни разместились в крыле дворца, другие на лужайках вокруг, а остальные – в прилегающих строениях.

Кадсуане направилась к той части дворца, что была занята айильцами, и ее никто не остановил. Ей нравились привилегии среди Айил, которых не удостоились другие Айз Седай. Она застала Сорилею и других Хранительниц Мудрости за беседой в одной из библиотек. Они, конечно, сидели на полу. Сорилея кивнула вошедшей Кадсуане. Она была сплошь костлявая, сухопарая, покрытая морщинами, но никто на свете не смог бы назвать ее хрупкой, хотя бы из-за глаз на ее лице, которое было слишком молодым для её возраста, пусть и иссушенным ветром и солнцем. Каким образом Хранительницы Мудрости могут жить так долго и не приобретать безвозрастных лиц Айз Седай? На этот вопрос Кадсуане пока не смогла найти ответ.