Он обуздал свою ненависть – понянчил ее и пережил все унижения осады; он задержался на моменте, когда неправильно расположил катапульты, и посмаковал свой промах, когда его безбожно перехитрили в ночь его знаменитой атаки.

Собрав всю эту ненависть, он переправил ее в гусеницу, как человек, дающий гончей понюхать клок шерсти.

Покончив с делом, он избавился от многих опасений. Заклинание было мощным – сродни чарам, которые он навел на людей, разоривших Непан’ха. Те герметические действия, что изменяли внутреннюю реальность разумного сознания, были настолько тонки, что управление жизненной силой мотылька казалось детской забавой, но Шип начинал понимать, как совершать такого рода чудеса.

Спустя какое-то время он бросил наблюдать за миром и занялся приготовлениями к разбирательству с графом.

ВБЛИЗИ ОСАВЫ – ЯННИС ТУРКОС

Все, кто их окружил, были пришедшими из-за Стены – северные хуранцы и кри, с хохолками и в крашеных, ярко-красных оленьих шкурах. Но они держали арбалеты – новенькие, увесистые и со стальными дугами.

Именно арбалеты склонили Туркоса к решению, хотя оно пришло слишком быстро для сознательной мысли.

Едва противник выступил из тени, готовый торжествовать над пленниками, Яннис поднял лошадь на дыбы – свою драгоценную, обожаемую Афину.

Она послушно вскинулась, и ее широкое чрево и длинная шея приняли все шесть арбалетных стрел, предназначавшихся ему. Поскольку Афина была молодчиной, она опустилась на все четыре ноги и продолжила бег, подковами сокрушив двум воинам черепа.

А потом рухнула.

Туркос приземлился на ноги и выхватил тяжелую саблю – длинную и увесистую, как альбанский рыцарский меч, но слегка искривленную и с упрочненным острием для усиления удара.

Упали еще два воина: один с аккуратно отсеченной рукой, другой – со вмятиной в половину лица от удара обухом; скула раскололась, челюсть треснула.

Безумная атака, направленная в самую гущу, создала хаос больший, чем Туркос мог рассчитывать, – какой-то кри всадил стрелу в спину хуранца, спеша поразить врага. Но это были не боглины, и старшие воины уже приходили в себя и обнажали оружие или отступали подальше и целились.

Туркос применил шейный амулет и навел свои лучшие наступательные чары. Это был лоскут молнии, сверкнувший на солнце голубым, и он разостлал его ковром, как показывал дед, над промерзшей почвой. Средства защиты обычно не достигали ступней, и никто не выдерживал резкого удара по лодыжкам.

Воины попадали, как марионетки с перерезанными нитками.

Никто серьезно не пострадал, а у него не было других способов герметически защититься. Но когда люди валятся с ног, они начинают иначе смотреть на бой, и бывалые воины задумались о выживании. Туркос отправил ближайшего к праотцам, ударив его кое-как, но все-таки погрузив наконечник в череп.

Второй поднялся на колено и потянулся к нему; Туркос схватил его за руку, как учили, сломал ее и ударил в лицо рукоятью сабли. Тот лишился чувств, а Туркос приготовился получить между лопаток арбалетную стрелу. Он крутанулся – его время истекло, и он молился Богу, Иисусу, Парфенос-Деве и всему пантеону святых…

Старик всадил стрелу в ближайшего кри, а от других остался только гвалт и топот, с которыми они убегали в лес.

– Садись-ка лучше на мою лошадь, – сказал старый охотник. Он выдавил смешок, но был со всей очевидностью потрясен. – Хорошо, что я не сунулся тебя грабить.

Туркос осторожно уткнул острие сабли в оленью куртку покойника, оперся на клинок и глотнул воздуха. Он словно милю пробежал.

Афина взбрыкнула ногами и вздохнула. Изо рта вылилась кровавая пена, и лошадь умерла.

Туркос плюхнулся рядом и расплакался. Он заработал длинный порез в основании левого большого пальца и различил под кожей прослойку жира – откуда она взялась? И с голенью что-то неладно. И Афина мертва. Он заново осознал ее смерть, раза три-четыре, как будто трогал языком пенек сломавшегося зуба. Он не хотел ее гибели. Не собирался ею жертвовать.

– Как по-твоему, существует рай для животных? – спросил он.

– У леди Тар есть место для животных, – сказал старый охотник и огляделся. – Мы должны идти дальше.

Туркос взял в себя руки, но в глазах было жарко от слез.

– Я любил эту лошадь, – сказал он.

– Тогда ищи ее в полях Тар, где она носится с оленями и лисами – ни хищников, ни жертв, – произнес старик нараспев. – А теперь залезай на мою, и поехали.

Через час они достигли первого осавского аванпоста, Туркос сказал пароль, протрубили тревогу, и конные вестники сорвались в деревни Южного Хурана с сообщением о скорой атаке. На подготовку оставался день, и никого не застигнут врасплох.

В Осаве Туркос вернулся в древнюю стенную башню и быстро, как мог, прочел все новости за месяц. Маленькая крепость готовилась к осаде огромным и лучше вооруженным войском, поэтому вникать в детали было некогда, и он только в общих чертах узнал, что император взят в плен герцогом Фракейским, а его непосредственный командир, логофет – мертв.

Пока на стены и в угловые башни поднимали баллисты из его драгоценного запаса, он ознакомился с двумя самыми свежими депешами.

Новый Мегас Дукас был альбанским наемником и – Туркос с растущим возбуждением несколько раз перечитал последнее сообщение – вел свою армию к границе. Ему же – Яннису Туркосу – предписывалось собрать мобильный гарнизон и выдвинуться навстречу, охраняя всех торговцев мехом Осавы с окрестностями и их товары.

Ну а как же иначе. Он занимался охраной доли империи в меховой торговле.

Туркос еще раз перечитал обе депеши и встал за рабочий стол. Левую руку, перевязанную грязным бинтом, он вскинул, чтобы унять кровотечение, а правой постарался писать помельче, как научился у монахов в Эрессосе. Зашифровав подробное сообщение новейшим шифром, какой у него имелся, он разослал четыре копии, по одной на каждую птицу в башне. Когда улетел последний вестник – огромный, черно-белой окраски, – он затворил ставни своего кабинета, чтобы не выстудить помещение, и по витой внутренней лестнице спустился в цокольный этаж, в караулку, где дремал старый охотник.

Туркос растолкал его.

– Я бы дал тебе поспать, но ты уйдешь до начала сражения, – сказал он. – Вот твое золото, – добавил он. Затем протянул руку: – А вот моя благодарность.

Старик сонно улыбнулся.

– Я не пропущу такого зрелища, – ответил он. – Но золото возьму.

Позднее тем же днем в нескольких милях к северу от Осавы боевые каноэ причалили к берегу. Вождь кри сошел с первого и заработал в горло стрелу от Большой Сосны. Он умер в корчах, в ледяной воде. Отряд Большой Сосны издал боевой клич…

…и воина началась.

Армия покинула плац и выступила на север в новеньких белых шерстяных мундирах, с лучшим оружием и амуницией. Зрелище получилось на славу. Большинство несло воду во фляжках, а самые запасливые держали в вещмешках галеты и связки сосисок.