задрожали веки. Остановившимися глазами смотрел он на последнюю фотографию. Клетка, смутные контуры кресла, очертания человеческого тела снятого странным ракурсом — сверху вниз…

Он прижал пальцы к глазам. Под левым глазом билась жилка. На выбритых щеках его проступила синева. Следователь кивком отослал свидетелей за дверь.

— Ну? — сказал он.

Опрятин сидел, странно поджав ноги, так, что они не касались пола. Он уже справился с волнением: лицо было спокойное, мрачное. Только рука нервно теребила никелированную застежку чемоданчика, лежавшего у него на коленях. Застежка резко щелкнула.

— Ну? — повторил следователь.

Опрятин молчал. Он сидел в напряженной позе, глядя в одну точку. Чуть шевелились его губы, будто отсчитывали секунды.

«Спятил, что ли?» — подумал следователь и нажал кнопку.

Вошел рослый сержант и остановился у двери.

— Уведите арестованного.

Опрятин встал со стула — как-то странно, скачком.

— Вы еще услышите обо мне, — сказал он следователю глухим и каким-то далеким голосом и пошел к двери.

— Вы арестованы. Сержант, задержите его.

Сержант загородил собою дверь и поднял руку. Опрятин на мгновение остановился, затем шагнул в сторону, к стене рядом с дверью, вошел в стену и исчез за ней…

Сержант оторопело посмотрел на следователя, потом метнулся в коридор. Следователь выскочил за ним. Они увидели, как Опрятин шел по коридору. Он шагал, как робот, мерно и как-то деревянно переставляя ноги, ставя их на всю ступню — будто испытывал прочность пола. В правой руке он по-прежнему держал черный чемоданчик.

Сержант догнал его, схватил — но руки прошли сквозь плечи Опрятина, как сквозь пустоту. Только легкое теплое дуновение ощутил он…

— За ним! Скорее! Не спускать глаз! — крикнул следователь.

Николай, Юра и Валерка остановились в вестибюле, услышав несущиеся сверху шум и крики. По лестнице спускался Опрятин. Он шел прямо на них. Они стали, сомкнув плечи, у него на пути. Опрятин не свернул. Он прошел сквозь них, сквозь остолбеневшего дежурного, который пытался его задержать, и очутился на улице.

Он шел, не сторонясь прохожих, и лицо его было напряженное и белое. Он не замечал, как шарахались от него люди. Не обращал внимания на следователя и сержанта, на «приваловских мальчишек», которые чуть ли не вплотную шли за ним.

Впервые в жизни Николай Илларионович жестоко ругал себя. Что с ним творится? Одна идиотская ошибка за другой… Надо было сразу признаться: да, в лаборатории велись внеплановые эксперименты, но зато сказано новое слово в науке. Рассказать всю правду — так, как он хотел вначале… Всю правду — об установке, о неосторожности Бенедиктова, о шаровой молнии… Внезапная гибель лаборатории сбила его с толку. Но кто мог знать, что проклятые мальчишки заберутся в лабораторию?.. И, конечно, не надо было идти к следователю, когда пришла повестка. Что может понять рядовой следователь в таком серьезном деле? Для него это только уголовщина. Здесь нужна комиссия из ученых. Надо было сразу идти в высокие сферы. Прийти и доложить: достигнут небывалый научный результат… Но и теперь еще не поздно. Через полчаса он доберется до высоких сфер. Он скажет, что просто от испуга умолчал о гибели Бенедиктова… Там сразу поймут. Назначат комиссию. Ему дадут возможность довести дело до конца…

Он дошел до перекрестка и, не глядя по сторонам, шагнул на мостовую, запруженную машинами. Прямо на него надвигался автобус; шофер с перекошенным лицом пытался затормозить, но было уже поздно. Опрятин испытал мгновенный ужас, но в следующий момент…

Пассажиры увидели, как чисто выбритый, хорошо одетый человек, срезанный до колен полом автобуса, пронесся сквозь них, никого не задев, и исчез, оставив слабый запах «Шипра». Они не успели даже вскрикнуть от испуга и изумления. Только пожилая дама в пенсне оторвалась на миг от книги в пестрой обложке и сказала вслед человеку-призраку:

— Хулиган!

Между тем Опрятин, совершенно невредимый, пересек улицу и пошел дальше, размахивая чемоданчиком в такт своим деревянным шагам. Он не обращал внимания ни на людей, ни на машины. Последний переход, а там уж рукой подать…

Он медленно переходил наискосок улицу, когда из-за поворота выехал тяжелый грузовик. Опрятин даже не взглянул на него.

Чей-то крик полоснул по ушам. Взвизгнули покрышки по асфальту. В двигателе коротко громыхнуло. Грузовик остановился так резко, что водитель, ударившись грудью о баранку, потерял сознание.

Толпа прохожих стеной окружила грузовик.

Тело человека-призрака, неестественно вывернувшись, повисло на передке машины. Правая рука по плечо была скрыта в капоте двигателя…

Поодаль, метрах в двух, лежал черный чемоданчик, наполовину утонувший в асфальте.

Действие проницаемости внезапно прекратилось, и тело Опрятина приобрело обычные свойства в тот самый момент, когда правая рука проникла в пространство, занятое работающим двигателем. Их частицы перемешались, слились в небывалой смеси. Мотор сразу заглох.

Николай и Юра протиснулись к грузовику и — остановились, пораженные страшным зрелищем.

Долгий тревожный сигнал: машина «скорой помощи», медленно раздвигая толпу, подъехала к месту происшествия.

Глава десятая,

в которой невиновность Опрятина устанавливается несколько необычным образом

Я увидел эту спину, этот тучный торс сзади, в солнечном свете, и чуть не вскрикнул. Спина выдала все.

Ю. Олеша, «Зависть»

Субботний вечер. Привалов лежит на диване с книгой в руках. Рядом, на стуле,