И они пошли. Странное дело — когда в сорок лет встречаешь человека, с кем был знаком в шестнадцать, моментально начинаешь чувствовать себя шестнадцатилетним и то и дело перепрыгиваешь из сорока в шестнадцать и обратно. И Августина становилась Асей и боялась, что это могут заметить ученики. Вероятно, что-то подобное произошло и с Александром Петровичем, поскольку он вдруг начал читать Блока, и это было уж совсем не к месту — лысеющий дядька с портфелем, бормочущий о незнакомке. Смешно.

Но лес, рыже-красно-золотой, был так красив, так одуряюще пахло прелой листвой с горькой нотой костра, что она простила ему неуместную сентиментальность и то, что он напомнил ей о Вознесенском и обо всем, что было тогда, и обо всех сразу. Впрочем, разве хоть на минуту она забывала? Они все жили в ее сердце и будут там жить всегда, пока оно бьется. А потом она станет жить в чьем-то сердце, и это как смена времен года.

Ребята заглушили Блока Маяковским — они читали отрывки хором, это была заслуга Вячеслава Ивановича.

— Наверное, они очень любят вас, — предположил Александр Петрович. — Разъедутся, станут письма писать?

— Обязательно! — весело ответил за нее кто-то из детей.

— Пишут, — согласилась она. — Вчера вот получила из Москвы письмо. Выпускница наша учится там, занимается спортом.

Она не стала рассказывать о Варе. Что, в сущности, знала она о Лельке, чтобы разговаривать с ним о том, что ей близко? Он давно не принадлежал ее миру, он был чужой.

Лелька хотел что-то спросить у нее, но к нему подошел Костя и стал задавать свои каверзные вопросы. Горе-лектор предпочел ретироваться и у Нижнего посада распрощался с ними, свернул к станции.

А детдомовцы отправились на Вал. Здесь занимались юные авиамоделисты из Дома пионеров. Они готовили свои планеры к полету. Августина увидела сына. Владик, полный серьезной важности, держал в руках свою модель, над которой трудился весь сентябрь. Сейчас предстояло впервые испытать ее, и мальчик волновался — полетит или нет? Он строго-настрого наказал матери не приходить на спортплощадку, где предстоит испытание, — боялся поражения. Она совсем забыла об этом и, вспомнив, поспешила увести ребят подальше. Они гуляли по аллеям, читали стихи по очереди и хором, пели и строили планы. И она подумала о том, что совсем неплохие выросли дети, хотя они и не похожи на них, прежних. Возможно, как раз ее поколение, ровесники века, и стали той жертвой, которая необходима истории, чтобы последующие поколения были счастливы? Тогда вот эти, молодые, может статься, и построят свое светлое будущее, о котором поют? А Владик? Будет ли он счастлив в этом таинственном будущем? Он просто не может не оправдать ее надежд, поскольку…

— Мама!

Она не успела додумать свою важную мысль, мгновенно обернулась на зов и увидела его радость, всем существом ощутила его восторг:

— Он летит, мама! Он летит!

Владик бежал за своим планером, который стрекотал мотором над спортплощадкой, покачивал легкими крыльями.

— Он полетел, мама, видишь?!

Планер миновал площадку, помедлил над невысокими молодыми деревьями липовой аллеи и, подхваченный порывом ветра, направился в сторону реки.

Августина, Владик, авиамоделисты и детдомовцы кинулись на берег. Планер кружил над рекой, рискуя упасть в воду. Что делать? Часть ребят побежала к мосту, кто-то предлагал взять лодку. Владик — бледный и серьезный — замер на берегу, не сводя глаз со своего детища.

Августина тоже не двигалась, наблюдая за самолетиком. Удивительное чувство, что это все уже когда-то было и также казалось важным — овладело ею. А оно и было важным! И вдруг она загадала, глядя на разрезающий небо планер. То, что она загадала, пришло к ней мгновенно, заставило в другом ритме биться сердце. Теперь судьба загаданного желания целиком зависела от капризного самолетика. Только бы он не упал в воду! Люди на другом берегу, мальчишки на мосту, девочки вместе с воспитательницей — все застыли, ожидая развязки.

И в это самое мгновение в небе раздался гортанный протяжный крик.

— Журавли улетают!

Они летели клином — подросшие за лето, окрепшие. Впереди вожак — сильный и опытный.

Журавли делали прощальный круг над городом, курлыкая протяжно и грустно: «курлы-курлы…»

Забыв про самолет, дети махали вслед журавлям. А он, словно не выдержав соперничества с птицами, сделал зигзаг и упал в траву на самой кромке берега, у ног Августины.

«Сбудется!» — подумала она.

Печальные звуки прощания летели над городом, полем, лесом, рекой. Косяк удалялся и вскоре превратился в точку.