Когда Олоне пришел в голову его план, советовался ли он с Мигелем Баском, в какой момент отступления отдал он другой приказ – неизвестно. Достоверно следующее: флибустьеры вдруг бросились навстречу испанцам. В таком бою уже было не до мушкетов – схватка шла врукопашную, а в искусстве владения клинком флибустьеры не знали себе равных. Две вылазки по болоту стоили им полусотни человек убитыми и такого же количества раненными. Однако во время рукопашного боя испанцы потеряли двести-триста человек, включая обоих губернаторов и почти всех офицеров. На плечах откатившихся испанцев флибустьеры ворвались в город, изрубив по дороге пушкарей. Оставшийся без командиров гарнизон сдался. Испанский флаг принесли Олоне, и тот, швырнув его под ноги, велел поднять над редутом свой штандарт.

Олоне при всей своей кровожадности был наделен необходимым для руководителя хладнокровием и чувством ответственности. Поэтому первой заботой победителя стал не грабеж, а гигиена. Трупы, подобранные на городских улицах и за стенами, снесли на две старые посудины, которые вывели из озера-лагуны в открытое море и там затопили.

А затем настал черед обычных мероприятий. Грабеж осуществлялся не в индивидуальном порядке, а по заведенному правилу: всю добычу сносили в общую казну для последующего дележа. Отдельно сложили церковные ценности из нескольких гибралтарских храмов и монастырей. Согласно данному обету, набожные разбойники порешили изъять эту часть добычи из общего котла для украшения новой часовни, построенной на Тортуге «во славу Господа и всех святых».

Жители, за исключением неимущих бедняков, постарались спрятать свое добро. Поэтому значительная часть их – не все, конечно, иначе это заняло бы слишком много времени, – была подвергнута дознанию. Многие сразу же указали местонахождения тайников, однако были и такие, что долго крепились и иногда так и погибали, не сознавшись – либо потому, что у них действительно ничего не было, либо превозмогши силой духа страх смерти. Не случайно мы с удивлением читаем в истории флибустьерства, сколь часто разграбленные города после ухода пиратов восстанавливали свой прежний облик; это явно свидетельствует о том, что по крайней мере часть сокровищ разбойникам не доставалась.

Кстати, флибустьеры прекрасно сознавали, что до конца выжать лимон им не удастся, а поэтому они не уходили без того, чтобы не обложить город, помимо индивидуальных экспроприаций, еще и общей данью.

– Требуем столько-то, иначе сожжем все дотла.

И они твердо стояли на своем, невзирая на дружный плач и стон, до тех пор, пока контрибуция не была собрана до последнего пиастра. В Гибралтаре сам Олоне назначил условия:

– Десять тысяч пиастров. Два дня сроку.

Когда к назначенному часу сумма не была собрана, флибустьеры начали поджигать дома. Через несколько часов выкуп был готов. В свидетельствах даже испанских хронистов можно прочесть о такой детали: флибустьеры сами помогли жителям погасить пожары.

– Теперь двинемся на Мериду, – заявил Олоне своим людям. – Сей город не в пример богаче этого.

Традиция «берегового братства» требовала выяснить мнение участников похода, как мы бы сейчас сказали – референдума. Ответом было «нет». Предводитель не стал настаивать. Пиратская флотилия вернулась в Маракайбо. Полагаю, читателя не удивит тот факт, что при повторном заходе флибустьеры получили, угрожая выжечь город, откуп в размере 30 000 пиастров. Это можно рассматривать как признак того, что пыточные мероприятия были проведены в первый раз не столь уж тщательно.

Добычу поделили на острове Гопав, западном соседе Санто-Доминго. Доход исчисляли в 250 000 пиастров наличными плюс на 100 000 пиастров ценностей; кроме того, с молотка на аукционе пошли захваченное судно с грузом табака и партия рабов. В день возвращения на Тортугу, а это случилось 1 ноября 1666 года, Олоне, хотя он и не получил никаких субсидий на эту экспедицию, торжественно вручил губернатору д’Ожерону причитающуюся долю: десять процентов от общей стоимости добытого. Кроме того, правитель острова получил комиссионные от проданного во Франции за 120 000 ливров груза какао.

«Он заслужил этот барыш сполна, – пишет Эксмелин, – ибо терпел весьма многие траты на содержание колонии. Он любил людей чести, неустанно пекся об их благополучии и никогда не оставлял в нужде».

Еще век спустя, вплоть до Великой французской революции, во многих французских портах атлантического побережья и в городах на юго-западе страны можно было услышать рассказы стариков, унаследовавших от своих родителей или прародителей воспоминания о трех неделях, последовавших за возвращением на Черепаху экспедиции Олоне из Маракайбо. Содержатели портовых таверн, обосновавшиеся на Тортуге без году неделя, обогатились на всю жизнь. Простые кабатчики сделались крупными негоциантами, а дамы общительного нрава, смирившиеся уже со своим уделом, смогли оплатить путешествие из Вест-Индии во Францию, где зажили жизнью почтенных матрон.

Портовый квартал Бас-Тера превратился в бурлящий котел оргий и безумств. Ночи напролет гремела музыка, а под утро недвижные, словно трупы, тела упившихся рядами укладывали на пляже. Некоторые флибустьеры из самых кичливых заказали себе расшитые золотом и усыпанные каменьями камзолы – признак того, что в пиратском гнезде не было недостатка в искусных ремесленниках; вчерашние бродяги разгуливали, обмотав жилистые шеи жемчужными ожерельями и надев на каждый палец по массивному перстню.

Игра шла круглосуточно с умопомрачительными ставками: за какой-нибудь час целые состояния переходили из рук в руки; авантюристы, сев играть богачами, наутро оказывались в долговой кабале на несколько лет. Кажется, именно в эти три незабываемые недели на Тортуге в последний раз видели самого необузданного за всю историю флибустьерства игрока по прозвищу Дрейф.

За несколько лет до этого Дрейф получил свою долю от участия в удачном походе – пятьсот реалов. За полночи игры он спустил их. Дрейф стал бродить из таверны в таверну, бормоча:

– Брат, мне нужно сто пистолей.

Обращение «брат» означало своего рода сигнал SOS или клич «Наших бьют!». Сотня пистолей, быстро набранная, уплыла за несколько часов. Следующий раунд обхода кредиторов закончился столь же плачевно. Более того, чтобы расплатиться с долгами, Дрейф вынужден был тут же подрядиться в новый поход, причем добычу от него должен был получить уже не он, а приятель-заимодавец. Дрейфу повезло: он не только смог освободиться от долгов, но и вернулся на Тортугу с пятьюдесятью пистолями в кармане. Поставив их на кон, он очень быстро выиграл тысячу двести реалов.

– На сей раз – все, баста, ложусь в дрейф. Конец авантюрам, возвращаюсь во Францию.

Он прибыл на остров Барбуда, откуда суда часто уходили в Англию, и договорился о месте на борту. Корабль отплывал через шесть часов. Погрузив багаж, Дрейф зашел пропустить стаканчик в ближайшую таверну. Какая-то компания за столом только что кончила играть в кости.

– Кидать по мелочи неинтересно, – заметил один из сидевших, богатый купец-еврей, – да и шум мешает. Может, пойдем ко мне домой?