– Он и вправду спит! – горячо воскликнула Исеулт. – Он спит в могиле со своими воинами.

Она смотрела на далекий холм, который словно сиял, озаренный последними случайными лучами солнца, падающими на него из-за горнила пылающих облаков на западе.

– Артур, – шепотом проговорила Исеулт. – Он был величайшим королем из всех, когда-либо живших на земле. У него был волшебный меч.

Она принялась рассказывать мне истории о короле Артуре, о том, как он вытащил свой меч из камня, как повел на битву самых могучих воинов, а я думал, что то были наши враги, враги англосаксов. Однако теперь Авалон находился в Англии, и я гадал, призовут ли саксы через несколько лет, когда нами будут править датчане, на помощь своих потерянных королей и будут ли они рассказывать, что те были великими.

Солнце исчезло, и тогда Исеулт тихо запела на своем языке. Она объяснила мне, что это песня о короле Артуре, о том, как он прислонил к луне лестницу и сплел сеть из звезд, чтобы сделать плащ для своей королевы Гвиневеры. Голос Исеулт несся над сумеречной водой, скользил между тростниками, а у нас за спиной тускло горели в сгущающейся тьме костры датчан, охраняющих корабли. Где-то далеко выла собака, ветер дышал холодом и моросящим дождем, ерошившим черную водную гладь.

Исеулт перестала петь, когда перед нами встал Брант.

– Здесь будет великая битва, – негромко проговорила она, и ее слова застали меня врасплох.

Я решил, что она все еще думает об Артуре и представляет себе, как спящий король вырвется однажды из своей земляной постели.

– Разразится великая битва за холм, – продолжала она, – за этот крутой холм, и там будет белая лошадь, и по склону потечет кровь, и датчане побегут от сахсов.

Сахсами она называла нас, саксов.

– Ты видела это во сне? – спросил я.

– Да, видела, – ответила Исеулт.

– Значит, так и будет?

– От судьбы не уйдешь, – сказала она, и я ей поверил.

Тут нос плоскодонки царапнул по суше – мы причалили к острову. Уже стояла кромешная тьма, но на берегу горели костры, над которыми коптилась рыба, и в их неярком свете мы отыскали путь к дому Элвид, сложенному из стволов ольхи и покрытому тростниковой крышей. Я нашел Альфреда возле очага: король с отсутствующим видом смотрел на огонь. Элвид, двое воинов и сопровождавший нас местный житель чистили угрей в дальнем углу хижины; там же трое детей вдовы плели из ивовой лозы верши, а четвертый потрошил большую щуку.

Я присел у огня и стал ждать, пока его тепло оживит мои замерзшие ноги.

Альфред часто заморгал, будто удивился, увидев меня.

– Ну, что датчане? – спросил он.

– Ушли вглубь страны, – ответил я. – Остались только шестьдесят или семьдесят человек – охранять корабли.

Я скорчился у огня. До чего же холодно: неужели я когда-нибудь снова согреюсь.

– Там есть еда, – туманно сказал Альфред.

– Вот и прекрасно, – ответил я, – потому что мы с Исеулт умираем с голоду.

– Нет, я имею в виду, что на болотах есть еда. Ее хватит, чтобы прокормить целую армию. Мы сможем совершить на датчан налет, Утред, собрать людей и напасть. Но этого недостаточно. Я тут думал. Весь день думал.

Теперь он выглядел лучше, боль явно отпустила его. Я подозревал, что Альфреду требовалось время, чтобы подумать в тишине и покое, и он нашел все это в вонючей хижине.

– Я не собираюсь убегать, – твердо проговорил он. – Я не отправлюсь во Франкию.

– Хорошо, – сказал я, хотя мне было так холодно, что я почти не слушал его.

– Мы останемся здесь, – продолжал король, – соберем армию и отвоюем Уэссекс обратно.

– Хорошо, – повторил я.

Тут я почуял, что пахнет чем-то горелым. Очаг был окружен плоскими камнями, и Элвид пекла на них дюжину овсяных пресных лепешек; те края лепешек, которые были ближе всего к огню, уже почернели. Я передвинул одну из них, но Альфред нахмурился и жестом остановил меня, боясь сбиться с мысли.

– Вся беда в том, – сказал он, – что я не могу позволить себе сражаться в маленькой войне.

Я не представлял, каким образом мы можем сражаться в какой-нибудь другой войне, кроме маленькой, но промолчал.

– Чем дольше датчане тут остаются, – продолжал король, – тем крепче становится их хватка. А со временем люди начнут присягать Гутруму на верность. Я не могу этого допустить.

– Да, мой господин.

– Поэтому следует разбить датчан, – мрачно заключил он. – Не просто нанести им поражение, Утред, но разбить наголову!

Я подумал о пророческом сне Исеулт, но промолчал. А потом вспомнил, как часто Альфред заключал мир с датчанами, вместо того чтобы сражаться с ними… Однако вслух ничего не сказал.

– Весной к ним прибудет подкрепление, – добавил король, – и датчане станут растекаться по Уэссексу до тех пор, пока в конце лета их не станет больше, чем жителей самого Уэссекса. Поэтому мы должны сделать две вещи. – Альфред не столько говорил со мной, сколько размышлял вслух. – Первое, – он поднял длинный палец, – мы должны помешать им рассредоточить армии. Они должны сражаться с нами здесь. Надо удержать всех датчан вместе, чтобы они не смогли посылать небольшие отряды по стране и захватывать поместье за поместьем.

В этом имелся смысл. Сейчас, судя по тому, что мы слышали о мире, лежавшем за болотом, датчане совершали рейды по всему Уэссексу, но это сводилось лишь к тому, что они быстро налетали и хватали все, что попадется, пока это не схватили другие. Однако через несколько недель захватчики начнут искать места для поселений. И, надеясь приковать их внимание к болоту, Альфред вполне мог этому помешать.

– А во-вторых, пока они наблюдают за нами, – продолжал он, – следует собрать фирд.

Я изумленно уставился на короля. Я полагал, что он останется на болоте до тех пор, пока датчане не подавят нас численностью или пока мы сами не соберем достаточно сил, чтобы отобрать у них сперва одно графство, а потом другое – на что ушли бы годы, – но его замысел был куда грандиозней. Альфред хотел собрать армию Уэссекса под самым носом датчан и разом все отвоевать. Это напомнило мне игру в кости: король решил рискнуть, поставив на кон все, что имел, как бы мало это ни было.

– Мы вызовем датчан на великую битву, – заявил он. – И с Божьей помощью их уничтожим.

Внезапно раздался вопль, и Альфред, словно очнувшись от сладких грез, поднял глаза. Увы, слишком поздно, потому что Элвид уже стояла над ним, возмущенно крича, что он сжег лепешки.

– Я же велела тебе присматривать за ними! – Вдова в ярости ударила короля очищенным угрем.

Раздался влажный хлопок; удар был так силен, что Альфред повалился на бок. Два гвардейца вскочили, схватившись за мечи, но я зна́ком велел им оставаться на месте. Элвид схватила с камней сгоревшие лепешки.