И такая картинка про встречу во Франции. Когда Сахаров с женой подъехали к Елисейскому дворцу, их снизу у парадной лестницы встречал президент Миттеран с супругой. Огромная лестница была покрыта красным ковром, вдоль нее стояли два ряда гвардейцев с палашами, а в тот момент, когда Сахаров и Миттеран с супругами ступили на эту лестницу, все эти гвардейцы вдруг взметнули вверх свои палаши. Сахаров сказал, что впечатление было очень сильное, он спросил Президента Франции, зачем это? И тот ответил: «Вы Гость Республики!»

Поездка в Азербайджан, Армению, Нагорный Карабах, в зону землетрясения; Армянская АЭС

Сахаров:

«13 декабря (1988 г.) мы вылетели в СССР. В Москве к нам пришла группа ученых, имея на руках проект разрешения армяно-азербайджанского конфликта. Это, конечно, сильно сказано, но, действительно, у них были интересные, хотя и далеко не бесспорные идеи. Они – это три сотрудника Института востоковедения (Андрей Зубов и еще двое, фамилии которых я не помню). Вместе с ними пришла уже знакомая нам Галина Васильевна Старовойтова, сотрудница Института этнографии, давно интересующаяся межнациональными проблемами».

БА:

Сахаров написал краткое изложение предложенного компромиссного плана, позвонил А. Н. Яковлеву (член Политбюро, правая рука Горбачева в деле перестройки), попросил о встрече, которая состоялась в тот же день. По телефону в ней принял участие и Горбачев. Оба лидера сказали, что какие-либо территориальные изменения в данный момент невозможны и опасны. И предложили Сахарову съездить в Азербайджан и Армению.

Сахаров:

«В состав группы, которой предстояла поездка в Азербайджан и Армению, вошли Андрей Зубов, Галина Старовойтова и Леонид Баткин от “Московской трибуны”, Люся и я. Встреча с А. Н. Яковлевым состоялась в понедельник. Во вторник мы оформили командировки и получили билеты в кассе ЦК и уже вечером в тот же день (или, может, все же на следующий?) вылетели в Баку, где в ноябре были введены особое положение и комендантский час.

По дороге до гостиницы более 12 раз нас останавливали патрули. Это были стоящие напротив друг друга, один на 5–10 метров дальше другого, танки или боевые машины пехоты, около каждой – группы солдат с автоматами и офицеров, все в касках и в бронежилетах. Офицеры подходили к нам, тщательно проверяли пропуска, потом махали рукой, давая проезд. Солдаты молча стояли рядом. У всех – усталые русские лица, странно много белобрысых парней средней полосы России».

БА:

Переговоры по проблеме Нагорного Карабаха в Баку, затем в Ереване и в самом Карабахе – в армянском Степанакерте и азербайджанской Шуше – были безрезультатны. Как это всегда бывает при кровавых межнациональных конфликтах, ни одна из сторон не готова на компромисс, а эмоции зашкаливают.

Сахаров:

«Вся жизнь в Ереване проходила под знаком случившейся страшной беды. Уже в гостинице все командированные были прямо или косвенно связаны с землетрясением. Только накануне уехал Рыжков[140]– он руководил правительственной комиссией и оставил по себе добрую память. Все же, как мы вскоре поняли, в начальный период после землетрясения было допущено много организационных и иных ошибок, которые очень дорого обошлись. Конечно, не один Рыжков в том повинен.

Утром мы вылетели в район бедствия…

В Спитаке; участники спасательных работ все с горечью говорили, что, если бы помощь была организована раньше и правильно, тысячи людей были бы спасены… В Спитаке мы опустились на окраине города. У разрушенного дома работали на разборке студенты-добровольцы из Москвы. Они жили тут же в вагончике. Метрах в ста от них работали солдаты. Они доставали трупы из-под развалин, делая глубокие подкопы. Шел 17-й день после катастрофы. Большая часть засыпанных оставалась еще под развалинами; вероятно, большинство из них погибли сразу, другие еще несколько дней подавали голос, потом голоса затихли. Ужасная смерть. В воздухе чувствовался трупный запах. Солдаты и некоторые студенты работали в защитных масках-фильтрах. Все же несколько дней назад одному из солдат удалось найти живую женщину.

Еще с вертолета мы увидели яркие пятна – разбросанные детские вещи, разноцветные пальтишки, рукавички, портфели и ранцы, школьные тетрадки. Ветер шевелил листки тетрадей, мы прочли в одной из них отметку 5 под домашней или классной работой и дату – 5 декабря 1988 г. Смотреть на это без слез было невозможно. А в нескольких шагах дальше лежали куклы и другие игрушки и опять детские разноцветные вещи. Нам сказали, что в школе и в детском саду, которые тут находились, погибли почти все дети. Люся потом говорила в Ереване, что необходимо собрать эти детские вещи и тетради и, может, устроить что-то вроде музея, а не оставлять их гнить под снегом. Люся зашла в палатку, в которой жили муж и жена. Жену и сына спасли в первые дни грузины из части гражданской обороны, прибывшие под командованием инициативного полковника в первые часы катастрофы. Этого полковника поминают многие добрым словом. Дочь у них погибла. Сына отправили в Грузию для лечения. Все – и жители, и спасатели – жалуются на плохое снабжение, даже воду подвозят с большими перебоями. Денег (обещанные 50 или 100 рублей компенсации – не помню) еще никому не выплатили.

На аэродроме, куда мы вернулись из Спитака, удручающее впечатление произвела на нас плохая организация распределения и хранения предметов помощи пострадавшим, которые поступают со всего мира. В этом было что-то барское и безнравственное…

На другой день перед отлетом в Москву мы с Люсей были у зам. председателя Совета Министров Армении. Мы рассказали ему о том, что мы видели в деревне и Спитаке, предлагали ряд мер по исправлению положения. В частности, мы настаивали на том, чтобы в деревни были посланы толковые люди из институтов и с предприятий, лучше всего студенты старших курсов, которые могли бы на местах организовать составление списков нуждающихся и распределять помощь. Это нормализовало бы весь конвейер помощи, которая сейчас в значительной степени или попадает не в те руки, или вовсе пропадает. Зампред слушал нас внимательно. Но боюсь, что из наших советов мало что было реализовано.

* * *

Одна из проблем, в которую мне нужно было в какой-то степени войти: что делать с Армянской АЭС? Проблема эта была техническая, сейсмологическая, экономическая – поскольку АЭС играла, к сожалению, важную роль в энергетическом балансе республики и ее энергоподаче в соседнюю Грузию. Это также было острейшей психологической проблемой. Армянский народ находился в состоянии шока, стресса, почти что массового психоза – в результате страшной трагедии землетрясения, на фоне предыдущих драматических событий. Страх аварии АЭС в огромной степени усиливал этот стресс, и его совершенно необходимо было устранить… Я позвонил академику А. П. Александрову и просил при решении вопроса об Армянской АЭС учесть мое мнение о необходимости ее остановки».

БА:

Сахаров пишет также о сейсмологической угрозе разрушения Армянской АЭС.