– Зачем? – покачала головой Азуртазина. – Какой смысл?

– Хотел показать вам, насколько зыбко ваше положение.

Каден помолчал, озирая собрание. Одни не сводили взглядов с него, другие уставились на гладкую стену капитула, на кирпичи и на зияющую дверь, за которой шла жестокая бойня.

– Вы устраиваете тайные сходки, интригуете, строите планы и воображаете, будто ваши капюшоны и деньги все покроют, – снова заговорил Каден. – Это не так. Адив с Адер и ил Торньей терпят вас, только пока заняты более опасным противником.

– Они нас не терпят, – возразила Азуртазина. – Они не ведают о нашей ненависти к империи. Они вовсе о нас не знают.

Она взглянула через площадь на дверной проем, в темноту которого врывались все новые солдаты.

– И вы надеялись, что не узнают? – поднял бровь Каден. – Я в городе меньше недели. Без денег, без связей, без поддержки. Раньше я не подозревал о вашем существовании, а за несколько дней не только узнал ваши имена, но и увидел в лицо. Если вы рассчитываете, что моя сестра, за которой стоит вся мощь Аннура, через месяц не развесит вас вдоль дороги на корм воронью, вы еще глупее, чем я думал.

По комнате прошел оскорбленный ропот. Века, прошедшие с тех пор, когда эти вельможи обладали настоящей властью, ничуть не притупили их гордости. Глаза Интарры еще не делали Кадена императором, а годами он сильно уступал всем присутствующим, кроме Тристе и Габрила. Никому здесь – ни баскийцам, ни бреатанцам, ни светлокожим, ни темнокожим, ни мужчинам, ни женщинам – не понравилось называться глупцами. Хорошо еще их внимание отвлекало разыгравшееся на площади представление.

Каден как раз повернулся к окну, когда на втором этаже отлетел ставень и на камни под стеной с ревом выпрыгнул человек в монашеском балахоне, с мечом в руке и залитым кровью лицом. Люди Адива тут же набросились на него и изрубили клинками, оставив на мостовой размазанную лужу крови да груду костей.

– Сейчас солдаты уже догадываются, что в капитуле нашли не вас, что их обманули, – пояснил Каден, указав на противоположное здание. – Это открытие только распалит ярость советника. Не застав вас там, он пройдется частым гребнем по вашим гостиницам и дворцам, будет выслеживать вас на аннурских улицах. А ускользнувших за городскую стену догонит в собственных поместьях, сожжет или повесит.

– Это что же, – в яростном недоумении вопросил Тевис, – мелочная месть тем, кто отказался подмахнуть твою писульку?

– Напротив, – ответил Каден, – это ваш последний шанс. Вы не спешили бросить кости, и я метнул их за вас.

Выступив из глубины комнаты, Киль подал ему свиток с конституцией. Каден развернул его и просмотрел текст. Вопли за окном затихли. Тишина опустилась на площадь, тяжело приникла к стеклам.

– Поодиночке вы ничто. Станете отбиваться – умрете. Попробуете бежать – умрете. Даже если успеете добраться до дому и поднять мятеж, моя сестра со своим кенарангом подавят его мощью легионов.

Он помолчал, давая им время проникнуться.

– Однако объединенному напору они противостоять не смогут. Это… – Каден поднял свиток, – ваши меч и щит.

На миг все замерли, ожидая реакции соседа. Потом Тевис взревел, вылетел из-за стола, по пути зацепился плащом за подлокотник кресла Кегеллен, выругался…

– Нет, ты сдохнешь, Малкениан драный! Я скорей с тебя шкуру спущу, чем…

Он вдруг осекся, наморщил лоб, уставившись вниз – на павлинье перо, торчащее из его волосатого предплечья. Кегеллен, зевнув, вогнала острие поглубже. Тевис поднял руку, разинул рот, посинел и обмяк. Язык вывалился у него изо рта, он перевел взгляд с Кадена на Кегеллен. Падая, толстяк ударился головой о край стола, на побагровевшем лбу осталась ссадина. На полу он еще дважды дернулся и затих.

Кегеллен подняла бровь, шевельнула труп своей туфелькой и вскинула голову.

– Каждый вправе иметь собственное мнение, – пояснила она, пожав плечами, – но не тогда, когда оно меня убивает. – Она обернулась к Кадену. – Ну а кто те бедняги в капитуле? Кого перерезали солдаты?

– Едва ли они бедняги, – ответил Каден. – Эти люди называют себя ишшин. У меня с ними личные счеты. Они предали меня и дорогих мне людей.

Кегеллен резко распахнула свой веер, над складками тонкой бумаги всмотрелась в его лицо и кивнула:

– Лично я чувствую, как в моем зажиревшем сердечке разгорается республиканский дух.

* * *

Через несколько минут конституция была подписана. Не обошлось, разумеется, без вопросов, оговорок и требований, но кровь на мощеной площади и труп Тевиса на дощатом полу притушили зародившиеся было споры. Как и надеялся Каден, когда обнаружилось, что дело сделано и обратного хода нет, магнаты спешно забыли свои распри. И только после того, как чернила просохли и вельможи разошлись по домам собирать личную гвардию, деньги, друзей и союзников, Каден наконец опустился в кресло.

– Почему нам не сказал? – спросил от окна Габрил.

Солнце уже скрылось за крышами, а на площадь вернулся народ: тыкали пальцами в капитул, в лужи крови, громко и встревоженно обсуждали побоище.

– Думал, кто-то из нас выдаст?

Тристе и Киль тоже остались с ним, и сейчас Каден обвел глазами всех по очереди, задержав взгляд на Тристе. Наконец он кивнул:

– Я думал, что вам всем можно доверять, но уверен не был. Чем меньше народу знает…

Он, не договорив, развел руками.

– Так в капитуле затаились ишшин? – кивнул на окно Киль.

– Мы знали, что Матол держит его под наблюдением, – пояснил Каден. – Как одно из немногих мест, куда я мог бы прийти. Тристе они бы не тронули в надежде, что она наведет их на меня, но после ее ухода ничто не мешало им ворваться внутрь и потребовать записку.

Тристе покачала головой:

– А в ней говорилось вовсе не об Ашк-лане. В ней говорилось, что встреча назначена в капитуле, как ты и сказал нам в храме.

– Да, – признал Каден. – Мне нужно было столкнуть Адива с ишшин. Чтобы они поубивали друг друга.

– А хин? – спросил Киль.

– Не знаю, – тихо ответил Каден. – Матолу, чтобы расставить ловушку, пришлось бы убрать монахов с дороги…

Киль поднял бровь:

– «Убрать с дороги» для Экхарда Матола обычно означает «убить».

Каден неохотно кивнул. Он не имел права подвергать монахов такому риску. Они не участвовали в заговоре, не помогали ишшин на него охотиться. Они, как и погибшие ашк-ланские братья, стремились к тишине, миру, осознанности и спокойствию, а Каден обрушил на их тихое убежище двойной удар молота: Экхарда Матола и Адива. Он надеялся, что ишшин не убьют, а только свяжут монахов, но его надежды – плохая защита для оставшихся в здании. Потому, среди прочего, он и задержался здесь. Хотел увидеть тела. Хотел наверняка узнать, как глубоко вонзился жертвенный нож.