Мысль аль-Газали была очень позитивно воспринята многими христианами и евреями. Фома Аквинский (1225–1274), «ангельский доктор», ознакомился с его работами во время обучения в университете Неаполя. Имея абсолютно иную точку зрения на труды древних философов (в отличие от аль-Газали, восторгался ими), он заметил, что акцент аль-Газали на истинах откровения, а не разума, и призыв арабского богослова к прямому и полному любви общению с Богом посредством мистической веры полностью соответствуют христианству и тому новому благочестию, которое он сам поддерживал[1171]. Даже в вопросах экономики Фома Аквинский опирался на аль-Газали в формулировке своей позиции по вопросам ростовщичества, мошенничества, цен и частной собственности[1172]. Многие более поздние европейские писатели также обращались к аль-Газали, в том числе французский математик и католический мыслитель Блез Паскаль (1623–1662), который поддерживал его взгляды на интуицию, противопоставленную формальному разуму, и шотландский философ Дэвид Юм (1711–1776) – последний нашел у аль-Газали сходную со своей аргументацию против причинно-следственных связей.

Кроме того, аль-Газали был очень популярен среди евреев во многом благодаря нескольким переводам его основных работ на их язык. Среди его поклонников – великий еврейский мыслитель Маймонид (1135–1204). Как и Фома Аквинский, Маймонид, прочитавший аль-Газали на арабском, отсеял его выпады и брань против Аристотеля, Платона и наук, но полностью согласился с мнениями автора о единстве Бога, пророчестве, воскрешении и ключевом значении веры.

Только в арабском мире возникла серьезная критика взглядов аль-Газали, которая, впрочем, была направлена исключительно на его «Самоопровержение философов». Живший через 100 лет после аль-Газали великий иберийский философ Ибн Рушд, известный европейцам как Аверроэс (1126–1198), саркастично озаглавил свое опровержение «опровержения»[1173]. Ибн Рушд, ярый защитник Аристотеля, чувствовал себя обязанным не только отразить нападки аль-Газали на своего кумира, но и защитить Ибн Сину. Он сделал это с помощью последовательного опровержения доводов хорасанского богослова – въедливого и разрушительного. В итоге философ камня на камне не оставил от аргументов аль-Газали.

Но Ибн Рушд опоздал. Энергичное разоблачение науки и философии, выполненное аль-Газали, уже давно стало популярным среди публики, читающей на арабском языке. Никогда более свободные научные исследования и непринужденное философствование не найдут себе места в мусульманском мире – без того, чтобы ученые и философы не попали под подозрение в вольнодумстве и вероотступничестве. Многие богобоязненные мусульманские мыслители не прислушивались к аль-Газали и тем самым внесли ценный вклад в мировую цивилизацию. Но ущерб был нанесен. Глядя на все, что произошло в последующие века, сложно не прийти к выводу, что великие идеи аль-Газали о вере и праведной жизни остались в тени его ранних обличительных трактатов.

Конец правления Сельджукидов совпал с почти 60-летним царствованием Ахмада Санджара (1085–1157), который захватил власть в 1118 году после смерти Низам аль-Мулька, Мелик-шаха и следующего наследника, старшего брата Санджара[1174]. Он сразу сделал Мерв столицей всего Сельджукского государства. Поскольку Санджар не умел ни читать, ни писать, достаточно интересно оценивать его как правителя, не имеющего никакого отношения к научной жизни и искусству. Но его правление во многих отношениях было великолепным, со значительными достижениями в культурной сфере – вплоть до трагического завершения.

При Санджаре Мерв и другие большие города продолжали процветать благодаря преуспевающей экономике, которая развивалась за счет производства и торговли на дальние расстояния. Связи с Китаем отошли на задний план, но индийская торговля дала ростки, как и торговля с Европой (включая Прибалтику) и Ближним Востоком. Предприимчивые торговцы усовершенствовали делопроизводство и придумали, как получать комиссионные, несмотря на коранический запрет ростовщичества[1175]. Процветание открывало новые возможности. Однако оно не смогло повторно разжечь огонь культуры и науки в Центральной Азии. Что-то очень значительное было утрачено, и правление Санджара свидетельствует об этом.

Санджар был безграмотным, но вовсе не глупцом. Смысл писем, которые он диктовал, показывает его как проницательного и в целом великодушного правителя: справедливо вознаграждающего и наказывающего подчиненных, и щедрым. Характер Санджара формировался в атмосфере междоусобиц и войн, и он всю жизнь потратил на укрепление и поддержание собственной власти.

По отношению к простолюдинам он говорил: «Они не знают языка господ. Мысли о покорности или бунте против своих правителей выше их разумения. Все их усилия направлены на одну цель – заработать средства к существованию и содержать своих жен и детей; очевидно, их нельзя винить за это, как и за (их желание) жить в постоянном мире»[1176]. Низам аль-Мульк не любил панегирики, но Санджар привечал поэтов, которые воспевали его в стихах. Правитель не возражал, чтобы в обмен на золотые монеты, «стекающие» с его монетных дворов, они величали его «Великим султаном, прославившим мир и религию»[1177]. Эпоха Санджара показала несколько примечательных примеров быстрого социального продвижения. Один местный продавец фруктов и ароматных трав по имени Абу Бакр Атик аль-Занджани достиг такого процветания, что привлек внимание Санджара и стал главным советником султана. Аль-Занджани потратил свои средства на создание огромной библиотеки. Она состояла из 12 000 книг и являлась одной из двух величайших библиотек, размещенных в центральной мечети, примыкающей к гробнице, которая была построена для Санджара. Такие собрания предоставляли благоприятные условия для работы ученых. Географ Якут, упомянутый выше, работал в библиотеках Мерва в течение нескольких лет после смерти Санджара и считал их лучшими в мире. Только в одной из них (в медресе Думайрийя) он взял в свое пользование 200 книг, не оставив никакого залога. Он шутил, что библиотеки Мерва заставили его забыть о жене и детях, но заявлял, что с удовольствием провел бы в них всю свою жизнь[1178]. Но Санджар правил в то время, когда державу Сельджукидов, да и весь исламский мир раздирали конфликты. Ислам распадался на множество враждебных друг другу вероучений и обществ, где самая глубокая линия разлома пролегала между суннитами и шиитами. Ко всем этим расколам «подцеплялись» социальные конфликты, и в итоге города стали ареной борьбы между различными классами и районами. Наконец, самым неприятным образом проявился племенной характер правления Сельджукидов, когда различные центры власти – в Ираке, Анатолии и Западной Персии – начали проявлять свои притязания на всю территорию державы.