проворчал Сифакс. — Мораль! Урок! Мне все равно, есть тут мораль или нет. Это просто случилось, понимаешь? На свете многое случается само по себе.

Он отмахнулся от консула и повернулся к Ганнону.

— Как поживает твоя сестра? Надеюсь, она здорова?

— Сапанибал?

Царь гнусаво засмеялся.

— Нет, не она. Я говорю о красавице Софонисбе. Хотя кого я спрашиваю, а? Ты же не был дома несколько лет.

Царь склонился вперед и поманил к себе Ганнона пальцем. Его рука напоминала лапу кота.

— Я увидел ее мельком, когда года три назад посетил Карфаген. Она тогда была просто девочкой, одетой в платье женщины. Ее твердая грудь походила на плод, который мне захотелось сорвать. Ее лицо... прекрасное лицо... Я мог бы смотреть на нее целыми днями. Мне никоим образом не хочется обидеть твою семью. Но знаешь, Ганнон! Если бы у меня появилась возможность овладеть ею, клянусь, я бросил бы все к ее ногам. Такова тайна красоты, которая делает людей одержимыми!

Сифакс замолчал и откинулся на подушки. Теперь он казался пьянее, чем был раньше. Забыв о гостях, царь почесал пах и на миг сосредоточился на своем возбудившемся пенисе. Затем он поднял голову и вновь посмотрел на Ганнона. На этот раз в его взгляде появился новый интерес.

— Твоя сестра любого мужика с ума сведет. Пойми, дружище, я не хочу обидеть тебя. Но Софонисба живет в моих мечтах — во сне и наяву. Я нахожу ее отдельные черты в других женщинах, однако целиком все это есть только у нее. Никогда еще ни одна сучка не заводила меня так, как она. Если нужно, я даже готов жениться на ней.

Ганнон искоса следил за Публием, который в процессе перевода царских слов напряженно перемещал взгляд то на него, то на Сифакса. Он видел, как на виске консула билась артерия. Однако в своих мечтах Ганнон в этот мгновение избивал ливийского царя, обхватив его одной рукой за шею, а второй нанося сокрушительные удары. Ему хотелось отвернуться от Сифакса, но он продолжал смотреть в налитые кровью глаза. Затем царь переместил подбородок в сторону Публия. Чуть позже за его холеной бородкой последовала остальная часть лица.

— Конечно, он не должен знать о таких вещах, — прошептал он римлянину. — Понимаешь, о чем я говорю? Она его сестра, а он, между прочим, не египтянин...

Сифакс сложил большие ладони на коленях. Ганнон наконец рассмотрел его татуировки. Они стилизованно изображали отпечатки львиной лапы — узоры, которые хищник оставляет после себя на мокрой земле. Царь встал, сказав, что ему нужна женщина. Они встретятся завтра утром, пообещал он гостям. Им нужно о многом поговорить.

Однако за три дня, проведенные в Цирте, Ганнон лишь несколько раз оставался наедине с царем. Еще были краткие встречи по утрам и вечерами. Их с Публием приглашали на завтрак или на ужин, усаживали друг напротив друга, и им оставалось только проявлять скупую вежливость, чтобы как-то скрыть свое раздражение. Ганнон сомневался, что римлянину удалось выпросить для себя личную аудиенцию, и именно поэтому консул все реже сдерживал закипавший в нем гнев. А Сифакс стремился использовать столь необычную ситуацию для пользы своего народа. Забавный человек! Казалось, он забыл о силе Карфагена и обо всем известной истории римских предательств. Он наслаждался кратким заревом своего самодовольства. Какой глупец, подумал Ганнон. Тем не менее он не стал выражать это мнение вслух.

В тот час, когда Сифакс провожал своих гостей к гавани, чтобы пожелать им удачного плаванья, Ганнон все еще не знал, как его нации относиться к Ливии. Они союзники или нет? Казалось, что обе стороны молча согласились не поднимать эту тему в компании друг друга, и, насколько он мог судить, никто из них не получил никаких определенных обещаний. С момента их появления в Цирте Сифакс упорно сохранял нейтралитет. Не желая давать консулу повод для дальнейшей задержки на африканском побережье, Ганнон решил сделать вид, что тоже уплывает восвояси. Позже он хотел вернуться и продолжить переговоры с Сифаксом. Он надеялся, что Публий не попытается сделать то же самое.

— Значит, наш договор остается в силе? — спросил Си-факс.

— Если он не будет противоречить желаниям Карфагена, — кивнув, ответил Ганнон. — Надеюсь, мы всегда будем братьями.

Сифакс самодовольно усмехнулся.

— Хорошие слова. Отличные слова! Передай мои лучшие пожелания твоим соотечественникам и женщинам твоей семьи.

Ганнон обернулся к римлянину и вытянул руку в сторону гавани. Этим жестом он приглашал Сципиона предшествовать ему, но тот не воспользовался его любезностью. Консул с усмешкой взглянул на карфагенского генерала и подошел к Сифаксу. Он заговорил с ним тихим голосом, но совершенно не скрывая своих слов.

— Дорогой царь, — произнес он на ливийский лад, — поскольку твои дела с Карфагеном уже улажены, я хотел бы обсудить с тобой несколько важных для меня вопросов. Всего лишь пару мгновений с глазу на глаз. Ты можешь найти интересным то, что я скажу тебе.

Кипя от злости, Ганнон наблюдал за тем, как оба мужчины повернулись и направились к дворцу. Римлянин шел рядом с ливийцем. Их головы были повернуты друг к другу. Ганнон едва не побежал за ними, но быстро спохватился, признав свое поражение не только на поле боя, но и в дипломатии. Тем не менее, прежде чем покинуть Цирту, он составил письмо для царя, в котором четко выразил свои желания и в обмен на дружбу, кроме прочих великих наград, пообещал выполнить любую его просьбу. Он указал, что не имеет права заключать межгосударственные соглашения, но заверил Си-факса в дружбе, которую их нация ценит превыше всех других. Учредив союзные отношения, Сифакс облагодетельствует свой народ, а сам станет немыслимо богатым и могущественным. Карфаген даст ему все, что он попросит. Все, что только город может дать. В конце послания Ганнон написал, что остановится в гавани Гиппо Региуса.

Через три дня гонец привез ему ответ от Сифакса. Царь сообщал, что, несмотря на щедрые посулы римлян, он склоняется к союзу с Карфагеном. Для закрепления этой связи не требовалось многого, поскольку обе нации имели глубокие корни в одной и той же стране. Отныне их партнерство будет укрепляться, возрастать и очищаться от порока. Они и прежде были друзьями, а теперь могут стать почти как братья. Однако взамен Сифакс просил две вещи. Во-первых, он хотел получить гарантию того, что Карфаген признает его власть над Массилией. Больной царь Гайя находился при