от Холодного,

50. Да от того же от камешка от Латыря

Да от той же от бабы да от Златыгорки

Уш едёт поленичя да хоробра́ добрэ.

Она всякима утехами потешаицьсе,

Как дворянскима утехами молодецкима,

55. Молодецкима утехами богатырскима:

Высоко-де мецёт копьё под облако,

Единой-ли рукой копьё потхватыват,

Кабы до полу копейця да не ураниват.

Как сама из речей да выговарыват:

60. “Уш я Киёв-от град да я ф полон возьму,

Уш я черкви-ти Божьи да я во дым спущу,

У Владимера князя да голову сказню,

Я у старого казака голову срублю!”»

Уш тут же старой да осержаицьсе,

65. И говорит-ли старой да таково слово:

«Кабы ехать Олёшеньки Поповицю;

А Олёша-та Поповиц не силой он силён, да он напуском смел:

Он напустит (так) во свою ровню великую,

Утерят-загневит[144] да буйну голову.

70. Кабы ехать Добрынюшки Микитичю;

Как умет-ле Добрынюшка-та съехацьсе,

Как умет-ле Добрыня прирозъехацьсе,

Как умет-ле Добрынюшка-та цесть воздать!»

Уш стал-ле Добрыня снарежатисе,

75. Поскоре того Добрыня сподоблятисе:

Как седлал-ле, уздал да коня доброго,

А двенаццэть потпружынок потстегивал

А тринаццатую — церес хребётну степь, —

А не ради басы, ино ради крепости,

80. Кабы для-ради укрепы да богатырьскоей:

«Не оставил бы конь меня во чистом поли!»

Только видели молоцца: ф стремено ступил,

А не видели поески да богатырьскоей;

Только видят: ф поли да курева стоит,

85. Курева-де стоит — да дым столбом валит.

Уш тут же Добрыня да приужакнулса;

Он не смел-ле Добрыня да приокликати,

Он не смел-ле Добрыня да поздоровацьсе,

Он не смел-ле Добрынюшка-та цэсть воздать.

90. Отворацивал своёго да коня доброго

Ко своёму же он да ко белу шатру.

Заходил-ли Добрыня да во свой бел шатёр,

Говорил-ли Добрыня да таково слово:

«Уш ты ой еси, стары казак Илья Муромець!

95. А кабы едёт полениця да хоробра добрэ.

Она едёт полениця да выхваляицьсе:

“Кабы Киёв-от град да я ф полон возьму,

Уш черкви-ти Божьи да я во дым спущу,

У Владимера-князя да голову сказню,

100. Я у старого казака голову срублю!..”»

Уш тут-ле старой да осержаицьсе:

Оци ясны у старого сомутилисе,

Могуци где веть плечя да росходилисе.

Ишше стал-ле старой да снарежатисе,

105. Поскоре того старой да сподрблятисе:

Как седлал-ле, уздал да коня доброго,

А двенаццэть потпружынок потстегивал

Кабы не ради басы, да ради крепости,

Кабы для-ради укрепы да богатырьскоей, —

110. Не оставил бы конь во чистом поли.

Только видели старого: ф стремяно ступил,

А не видели поески да богатырьскоей;

Только видят-ле: ф поле да курева стоит,

Курева где стоит — да дым столбом валит.

115. Наежжал поленицю да приудалую,

Он крычял-ле, зычял да громким голосом:

«Уш ты ой есь, полениця да приудалая!

И нам с тобой на поле ноньче съехатьсе,

Кабы съехацьсе на поле, поздоровацьсе,

120. Как друг-ле веть другу да ноньце цесть воздать!..»

Как билисе-боролись да трои суточьки,

Они палками бились, да друг друга не ранили —

В руковяточьках палки да роспоялисе.

Они сабельками секлись да трои суточьки —

125. У их востры-ти сабли да прищорбалисе.

Они копьеми кололись да трои суточьки —

По насадоцькам копейця свернулисе.

Как скочили богатыри со добрых коней,

Суховы́м[145] боём, да рукопашноём, —

130. Они тем же боём друг друга не ранили.

По тому по злоцесью да по великому

У того же у старого у казака

Кабы права нога да окатиласе,

Кабы лева нога да подломиласе, —

135. Кабы падал старой да на сыру землю.

А наскакивал молоденькой Сокольничок

А молоденькой Сокольницёк-наезницёк

Как тому же веть старому на белы груди,

И вынимает из-за налучья цинжалой нош,

140. И хочот смотреть да ретиво серьцё,

И хочот пороть да он белы груди.

Как и тут же старой да воз<г>лаголуёт:

«Я стоял-ле за веру да за крещоную,

За крещоную веру да православную;

145. Я молилсэ веть Спасу да фсе Пречистому,

Кабы Матери Божьей да Богородици.

Не оддай меня веть, Господи, тотарину на поруганьё».

А как по то же по старого по учести,

По Божеской било да фсё по милости

150. Прыбывало у старого силы вдвоём-фтроём,

Как вдвоём-фт(р)оём да силы фпетером.

Как сшибал Сокольника со белых грудей,

Как вымётывал-де выше-дерева стоячево,

Ишше ниже-то он да облака ходячего:

155. Как падал Сокольник да на сыру землю.

Как скакал-ле старой да на резвы ноги,

Как со резвых же ног — да на белы груди.

Говорил-ле старой да таково слово:

«Уш ты ой есь, полениця да приудалая!

160. Уш ты коёго города, коей земли,

Уш ты какой дальней украины?

Уш как тебя молоцьця именём зовут?»

Да ответ дёржыт полениця да преудалая:

А был у старого на белых грудях;

165. Не спросил бы не имени, не вотчины,

Не отецесва твоёго, не молодецесьва;

Я порол бы у старого белы груди

А смотре(л) у ево да ретиво серьцё!..»

И нанёс-ли стары казак Илья Муромець,

170. Илья Муромець, стары казак, сын Ивановиць

Как свой же веть он да как киньжа́лой нош.

И хватил же Сокольник да рукой правою,

А хватил же веть он да цинжалой нош.

А увидал-ле Илья да веть как Муромець,

175. А увидал же он да как злачян перстень.

Он скакал-ле с ево да со белых грудей;

Он и брал же Сокольника за белы груди,

Выздымал-ле Сокольника на резвы ноги,

Чёловал-миловал в уста в сахарныя:

180. «Уш ты чядо, ты чядо да моё милоё,

Уш ты милоё чядушко любимоё!

Ты не ладно веть едёш да по чисту полю,

Не во свою ты