Все государства – участники переговоров отдали должное умению, терпеливости Черчилля и его способности вникать в детали. «Отстоять интересы нашей страны, – написал ему Эдвард Грей по окончании переговоров, – и в то же время получить признание от представителей других стран – редкое достижение и большая государственная заслуга».

Для претворения в жизнь социальных реформ Черчиллю пришлось в течение нескольких месяцев вести жаркие споры. Он признавал необходимость увеличения расходов на военно-воздушные силы и невозможность сокращения армейского бюджета, но настаивал на существенном сокращении расходов на флот. Убежденный в чрезмерной затратности Адмиралтейства, он ввязался в политическую баталию, сходную с той, что ему пришлось вести в 1908 г., когда он как министр торговли тоже выступал против чрезмерных расходов на содержание флота. И тогда он имел в виду социальные цели, но в то же время не хотел подрывать способность Британии дать отпор агрессору в случае нарушения мирных договоренностей. 29 января, опираясь на свой довоенный опыт работы в Адмиралтействе, он объяснял в парламенте: «В ходе длительного мирного периода, обычно наступающего после великих войн, неизбежно возникают проблемы чрезмерного вооружения. Мы должны выбирать необходимое из огромного разнообразия. Проблемы будут постепенно решаться, если только в мире снова не возникнут глубокие противоречия, неизбежные предшественники великих войн».

13 февраля Адмиралтейство согласилось с установленным Черчиллем пределом затрат в 60 миллионов фунтов на ближайший финансовый год. В ценах 1990 г. это составляло почти 1,2 миллиарда фунтов. Учитывая опасения по поводу усиления военно-морского флота Японии, он согласился выделить еще 2 миллиона в случае крайней необходимости и предоставить Адмиралтейству на ремонт британских эсминцев такую же сумму, какую потратят японцы, и сверх того 25 %. Кризис миновал. «Черчилль – это Эверест среди холмов кабинета Болдуина», – написал Асквит одному из своих друзей.

Стремление Черчилля стимулировать рост производственной деятельности вступало в противоречие с решением предыдущего министра финансов лейбориста Филипа Сноудена о возвращении к золотому стандарту. «Возвращение к золоту, – говорил Черчилль своим сотрудникам 29 января, – отвечает исключительно интересам Министерства финансов, но за счет интересов производства». Примерно через месяц он еще раз поднял эту тему: «Я предпочел бы видеть Финансы менее гордыми, а Промышленность – более довольной». Чтобы найти наиболее веские аргументы против возвращения к золотому стандарту, он 17 марта устроил обед, пригласив экономиста из Кембриджа Д. М. Кейнси и сотрудников министерства. Но Болдуин, используя свой авторитет и мнение бывшего министра финансов, призвал Черчилля не раскачивать лодку.

Черчилль уступил. Впредь ему придется защищать решение, в котором он сомневался. Двадцать три года спустя, выслушав критику лейбористского премьер-министра, он заявил в палате общин: «Мистер Эттли вспомнил о моих действиях в 1925 г. по поводу возвращения к золотому стандарту. Он говорит, что я действовал не самостоятельно. Действительно, я действовал по совету комитета, назначенного лордом Сноуденом, министром финансов в правительстве социалистов 1924 г., членом которого был и мистер Эттли. Что говорил лорд Сноуден о возвращении золотого стандарта? На слушаниях второго чтения билля о золотом стандарте он сказал, что правительство действует опрометчиво, а он и его коллеги-социалисты готовы к возвращению золотого стандарта в ближайший возможный момент». Далее Черчилль напомнил, что в декабре 1926 г. Сноуден опубликовал статью в Financial Times, в которой заявил: «Никакие факты не убеждают, что возврат к золоту вредит промышленности. Учетная ставка банка не повысилась, реальные доходы не упали, уровень цен сохраняется». Таким образом, продолжал Черчилль, «утверждение мистера Эттли о «невыносимых страданиях» людей далеки от истины. Факты, которые я привел, неопровержимо свидетельствуют, что за то время, когда я как консерватор возглавлял Казначейство, реальные доходы нашего рабочего класса постоянно и существенно возрастали».

Пока Черчилль работал над подготовкой своего первого бюджета, Клементина находилась на юге Франции, восстанавливаясь после очередного нервного истощения. Он регулярно направлял ей отчеты о семейных и министерских делах. «Мэри расцветает, – написал он в марте. – Приходит и сидит со мной по утрам, и вообще она само очарование. Диана только что вернулась из школы. Мы планируем после обеда навестить Рэндольфа. Не прерывай отдых, если он идет тебе на пользу. Хотя, конечно, я гораздо меньше волнуюсь и скучаю, когда ты рядом и когда я могу полагаться на тебя».

Через неделю Черчилль писал ей, опечаленный известием, что умерла мать Клементины. Леди Хозьер было семьдесят три года. «Дорогая, глубоко опечален вместе с тобой. Хотя завершение старой, слабеющей жизни после отведенного ей срока – не повод для жалости. Это лишь грустная часть нашего существования, против которой протестуют надежда и вера. Это только то, чего мы все ожидаем, – если только жизнь не обрывается безвременно. Но утрата матери разрывает духовную связь, возникает чувство одиночества и начинает остро ощущаться скоротечность жизни. Мне знакомо это ощущение ампутации – я сам пережил его три года назад».

Через четыре дня после этого письма Черчилль уже шел в траурной процессии за гробом лорда Керзона. Позже в этот же день он написал Клементине: «Он встретил кончину мужественно и философски. Мне очень жаль, что его не стало. Не думаю, что ему воздали справедливую дань. Я бы не поблагодарил за такое. Но он не вызывал особой любви и не совершал великих дел».

«Великое дело», в которое погрузился Черчилль, было связано с социальными реформами. Его волновали трудности, с которыми сталкиваются семьи из-за безработицы, старости, болезней или смерти кормильца. 24 марта он встретился с делегацией пенсионеров, после чего сказал своим советникам: «Всего за несколько месяцев плоды многолетней экономии могут улетучиться и жизнь рухнуть». Он хотел, чтобы его бюджет не допускал подобных катастроф. «Все пенсии, – сказал он Невиллу Чемберлену 3 апреля, – надо выплачивать с 65, а не с 70 лет. Вдовы должны получать пенсию с самого начала вдовства».

Черчилль представил проект бюджета 28 апреля. Клементина, Рэндольф и Диана находились на гостевой галерее в палате общин и слушали его. Его выступление продлилось два часа и сорок минут. Это дало повод Болдуину сообщить королю: «Черчилль обладает не только превосходными качествами парламентария, но и актерскими способностями. Ясность, красноречие, легкость и юмор – все присутствовало в его речи, темой которой были страхование и пенсионное обеспечение».

«Когда в дом рабочего приходит беда, – говорил Черчилль, – будь то безработица или потеря кормильца, некогда счастливая семья оказывается в катастрофическом положении. В последние годы опасности всякого рода подстерегали людей, и огромные массы народа не имели возможности обеспечить свои семьи на случай своей смерти. Если использовать армейскую метафору, они – не крепкие войска на марше, требующие дополнительной награды или поблажек, а отставшие, слабые и раненые ветераны, которым должна быть направлена карета государственной помощи».

«Вдовы и сироты должны получать пенсию с момента потери кормильца, – заявил он. – Ее получателями немедленно должны стать 200 000 женщин и 350 000 детей. Все остальные пенсии должны назначаться по достижении 65-летнего возраста. Ограничения, разбирательства и проверки нуждаемости должны быть немедленно отменены. Никого не должно касаться, чем владеет пенсионер или как он трудился на протяжении жизни». Черчилль объявил и еще об одном серьезном изменении: группы населения с самыми низкими доходами должны получить десятипроцентную скидку на подоходный налог. Он надеялся, что за счет создания новых состояний, возникших в результате отмены некоторых налогов, бюджет может стимулировать предпринимательство и ускорить возрождение промышленности.