Невилл Чемберлен и Министерство здравоохранения, которое он возглавлял, принимали деятельное участие в пенсионной реформе. Под впечатлением доклада Черчилля он записал в дневнике 1 мая: «Мы обещали что-то в этом роде, но сомневаюсь, что смогли бы сделать в этом году, если бы он не сделал наши обещания частью своего бюджетного плана. На мой взгляд, он заслуживает персональной благодарности за энергичность и инициативу». Через две недели Черчилль говорил в ассоциации британских банкиров: «Наша цель – сглаживание классовых противоречий, внедрение духа сотрудничества, стабилизация жизни в масштабе всей страны, разработка социальных и финансовых планов на трех-четырехлетнюю перспективу».

В международной политике Черчилль также искал примирения противоречий. 11 марта на международной конференции министров он убеждал не торопиться заключать договор с Францией, который способствовал бы дальнейшей изоляции и ожесточению Германии, но выработать соглашения, включающие Германию. Из этой идеи родились Локарнские договоры, которые гарантировали безопасность послевоенных границ Британии, Германии, Франции и Италии. В частной беседе с послом Польши Черчилль советовал его стране также всеми способами развивать дружественные отношения с Германией. «Если Германия, – говорил он, – вернется к сотрудничеству с Россией, Польша в результате будет раздавлена ими».

Миротворческая деятельность Черчилля ярче всего проявилась в конце июля, когда правительство предпринимало шаги по предотвращению забастовки шахтеров. Нужно было уговорить шахтовладельцев отменить увольнения. Несмотря на некоторое сопротивление консерваторов, Черчилль убеждал своих коллег выделить правительственную субсидию угледобывающей отрасли, чтобы предотвратить сокращение заработной платы. Он указал, что требования шахтеров в определенной степени справедливы.

6 августа Черчилль защищал выделение субсидии в палате общин. Он сказал: «Это решение необходимо, поскольку мы еще не расстались с надеждой. Но если мы ввяжемся в борьбу, допустим остановку шахт, столкнемся с всеобщей забастовкой железнодорожников, допустим паралич промышленности страны, ограничение торговли, свертывание социальных реформ и пенсионной реформы, беспорядки в финансах, восстановление прежнего налогообложения – если мы пойдем на все это, то для нас и, соответственно, для этого парламента возможность изменить ситуацию в стране к лучшему будет закрыта навсегда. Это может произойти, но любой здравомыслящий человек или правительство будет избегать этого, пока не использованы все остальные возможности. Если мы займем такую позицию, тогда вся работа парламента пойдет прахом. До конца своих дней он будет биться за возвращение положения 1924 и 1925 годов. И не будет ни единого шанса на улучшение! Никаких надежд на развитие! Никакого облегчения! Только унылая борьба за возвращение туда, где мы находимся в данный момент. Мы отвергаем столь безрадостный исход».

«Какая яркая личность! – писал Невилл Чемберлен Болдуину три недели спустя. – Но нас с ним разделяет пропасть, которую, боюсь, не преодолеть никогда. Он мне нравится. Нравится его юмор, его жизнестойкость. Мне нравится его смелость. Мне нравится, каким образом – для меня совершенно неожиданным – он преподнес кабинету ситуацию с шахтерским кризисом. Но ни за какие райские блага я не стал бы членом его команды! Непостоянство! Очень обидное слово, но оно точно отражает его характер».

Осенью Черчилль начал переговоры о заключении всеобъемлющего соглашения с Францией по выплате военного долга Британии. 12,5 миллиона фунтов должны быть выплачены равными долями на протяжении шестидесяти двух лет. Но если Германия не сможет выплачивать репарации Франции, то Франция будет иметь право просить о пересмотре своих долговых обязательств перед Британией. В процессе переговоров французский коллега Черчилля Жозеф Кайо лишился своего поста. В ответ на сочувственное письмо Черчилля Кайо написал: «Во время наших длительных и трудных переговоров вы были настолько любезны, относились ко мне с таким расположением и придавали такую живость и блеск нашим беседам, что у меня сложилось впечатление, что мы с вами в полном согласии».

30 ноября Черчиллю исполнился пятьдесят один год. На этой же неделе Болдуин попросил его стать посредником на переговорах между Ирландским Свободным государством и Ольстером. Свободное государство опасалось, что границы будут изменены в пользу Ольстера, а также не хотело выплачивать Британии 155 миллионов фунтов долга за таможенные сборы и поставки вооружений. 1 декабря Черчилль открыл переговоры. К концу третьего напряженного дня он выработал приемлемую формулу, согласно которой никакого изменения границ не произойдет, а долг Свободного государства будет выплачиваться на протяжении шестидесяти лет. Через шесть недель после этого успеха Черчилль начал в Лондоне переговоры с Италией по поводу ее военного долга Британии в сумме 592 миллионов фунтов. Через две недели стороны пришли к соглашению: Италия выплатит весь долг, но начало платежей будет отложено на четыре года, а затем выплаты растянутся до 1988 г. Лучшим свидетельством справедливости соглашения, по словам Черчилля, стало то, что оно не удовлетворяло полностью ни одну из сторон.

31 января 1926 г. Клементина надолго отправилась отдыхать на юг Франции. Черчилль остался в Чартвелле, где по выходным развлекал своих друзей-политиков, среди которых был и Рональд Макнейл, финансовый секретарь министерства. Именно он перед войной в разгар ольстерских погромов в палате общин швырнул в Черчилля книгой, разбив тому в кровь лицо. Черчилль находил время держать Клементину в курсе всех домашних событий, например, 7 февраля он сообщал ей, что «фруктовые деревья высаживаются каждые четверть часа». Через неделю он опять пригласил коллег, в том числе министра авиации сэра Сэмюэла Хора, который потом написал: «Никогда раньше не видел Уинстона в роли землевладельца. Все утро в воскресенье мы обследовали территорию и работы, проведенные под его руководством, – создание каскада прудов в долине. Уинстон от этого в полном блаженстве».

Черчилль также блаженствовал в окружении детей, которые находили себе бесконечные развлечения в укромных уголках нового дома и в окрестных полях. 20 марта, во время подготовки проекта второго бюджета, он написал Клементине, которая в это время была в Риме: «У нас все хорошо. Мэри со мной завтракает, Сара обедает. Диана весьма толково рассуждает о политике и обладает обширной информацией, почерпнутой, видимо, из газет. Все очень милы, и я очень рад, что они здесь». Диане было семнадцать, Саре одиннадцать, Мэри – три года. Четырнадцатилетний Рэндольф был пансионером в Итоне.

В поисках доходных статей для второго бюджета Черчилль решил ввести налог на бензин. Он также предложил ввести пятипроцентный ежегодный налог в цену автомобилей класса люкс и налог на тяжелые грузовики в зависимости от их веса и, соответственно, амортизации дорог. Еще у него появилась идея обложить налогом импорт американских кинофильмов. «В нашей стране воспримут с большим удовольствием, – говорил он своим советникам, – возможность извлечь какой-то доход с прибылей американских кинопродюсеров».

27 апреля Черчилль представил бюджет. Как и годом ранее, на гостевой галерее его слушал Рэндольф. Главной темой стали бережливость и экономия. Вводился налог на роскошь и букмекерство. Каждая сделанная ставка облагалась пятипроцентным налогом. Черчилль заявил в палате общин: «Экономическая картина жизни не черная. Она пестрая, и в целом черные полосы не так заметны, как в предыдущем году». Но вместе с тем он предупредил, что грозящий масштабный кризис в угледобывающей промышленности может привести к необходимости введения новых существенных налогов. Через день после его выступления шахтовладельцы, которых он еще поддерживал государственными субсидиями, чтобы они не сокращали зарплату, сообщили Болдуину, что несут убытки и урезание заработной платы необходимо. Шахтеры отказывались даже обсуждать это. Болдуин предложил увеличить на один час – до восьми часов – трудовой день, но не трогать зарплаты. Владельцы согласились, а шахтеры – нет.